Гроссмейстерский балл - страница 65
— Я кандидат в партию. Это мой долг!
— И конечно, Терновскому ты объявил, что поступаешь как человек, снедаемый партийной совестью, а не как трус, желающий себя реабилитировать за ПОА?
— Можешь думать как угодно. Для меня это вопрос принципиальный! — громко произнес Маркелов.
— Напрасно ты напрягаешься! Он разговаривает по телефону и вряд ли тебя услышит, — проговорил Филипп. — Но я тебе хочу кое-что сказать… Я тебя знаю с детства, Женька. С того возраста, когда не у всех хватает хитрости прикрыть свой настоящий характер. Но у тебя ее хватило, хитрости этой. И даже больше того, ты заставлял всех поверить в твою избранность, что ли. Мать ставила тебя мне в пример. И я тебя уважал. Искренне! Как можно уважать товарища… Теперь я вспоминаю, сколько раз ты подставлял ребятам ножку. Когда кто-то чем-то становился заметней тебя. Но так мило подставлял, что ребята принимали это за дружбу, за честность, черт знает за что… Только не за предательство! И каких только ты не наделаешь пакостей, прикрываясь тем, что ты именуешь партийной совестью. Так, как сейчас…
Филипп, не закончив фразу, вышел. Терновский смотрел в окно и разговаривал по телефону.
Маркелову наряды не вернули. Рябчиков сдержал слово. Он знал, кому надо сообщить: Лузгину!
Верное дело!
Его опыт работы на заводе подсказывал: хочешь насолить конструктору — шепни технологу. И наоборот! Рябчиков — то-о-онкая натура. Артист! В его жилах течет благородная кровь бывшего коммерческого директора центральных аптечных складов.
Ожидали директора… «Будет с минуты на минуту», — поясняла Гена Казимировна. Люди проходили в кабинет и рассаживались. Каждый на свое место. Согласно иерархии. Около директора начальники отделов, посередине начальники цехов, ближе к дверям руководители групп и ведущие спецы, у дверей остальные. Так было давно заведено. Места были постоянными. До последнего времени, до прихода нового директора.
«Свежий человек» Корнев иногда садился где попало, даже у самой двери. Благо стол, массивный, слоноподобный истукан, оставался на месте. Ориентир был! Все в порядке!
Иногда вносил путаницу начальник снабжения толстяк Липкин. Человек легендарный, он работал с того дня, когда «Мастерские по наладке точных машин» превратились в завод. Липкин обычно садился на любой свободный стул, а на соседний свободный стул ставил пузатый, похожий на хозяина портфель. Например, сейчас он водрузил портфель на стул главного конструктора.
— Прошу прощенья. — Трофимов не церемонился.
Липкин снял портфель и поставил на пол.
— Благодарю! — улыбнулся Трофимов и добавил: — Ну, Борис Лазаревич, вы волшебник. Сортность великолепная! Мы включим вас в авторский коллектив.
— Вы думаете, было легко?! — вздохнул Липкин. — Достать магниевый сплав смог только Липкин, поверьте… Эти штукари думают, что только они работают для государства, а остальные работают на дядю. Ваш магниевый сплав — мой инфаркт, уверяю вас! Вас интересует, как я достал?! Со складов завода «Светлана» по лимиту «Вибратора» с телефонным звонком от ГОМЗа! Понимаете?
— Понимаю! — заторопился Трофимов.
Липкин был недоволен. Он не любил, когда его сложнейшие ходы понимали сразу и лишали его удовольствия рассказать, как делается дело.
— Понимаю, — еще раз проговорил Трофимов для прочности: ему показалось, что Липкин не поверил.
Липкин притих, сложил на животе руки и принялся покручивать большими пальцами, обиженно поглядывая на Трофимова.
Вошел Лузгин. Надо ожидать, что сейчас появится Терновский. Все, как всегда; появился сосредоточенный Терновский.
Здоровяк Ломидзе кричал энергетику Михайлову:
— Не успеешь, генацвале! У тебя еще кабеля нет. Когда будет, я тебе вырою траншею. Какую хочешь! Как отсюда до Мадрида! Хочешь?!
Михайлову до Мадрида не надо. Ему надо до котельной. Вероятно, это трудней, чем до Мадрида. У Михайлова недоверчивый вид. Ломидзе расстраивается и что-то шепчет по-грузински. Хорошо, что никто не понимает. А может быть, плохо? Может быть, он читает строфы Руставели, кто знает?!
— Борис Лазаревич, когда будет кабель? Мы заказали на прошлой неделе пропитанный. Вы задерживаете.