Грозные годы - страница 2

стр.

Гаврич сошел с тропы и остановился, не вынимая рук из карманов полушубка. Он устремил взгляд туда, где вдали чернели в садах ряды сливовых деревьев. К северо-востоку от садов виднелось с полсотни домов, над крышами которых вился дымок.

— Что с ним? Может, он сомневается, что в городе наши? — спросил Шиля.

— Пошли, Гаврош! Пошли скорей! — крикнул Воя, увидев, что следовавшая за Гавричем часть колонны тоже остановилась.

— Зачем спешить, ведь мы уже почти пришли, — возразил Шиля.

— Дайте человеку спокойно посмотреть, — поддержал его Лека, который, как и Воя, нес ручной пулемет.

— Пошли, ребята! — повторил Воя и взмахнул рукой. — Мы так долго стоим тут, что можем вызвать у наших в Рудо подозрение...

— Мне придется еще немного злоупотребить вашим терпением, — пробормотал Гаврош, все так же задумчиво глядя вдаль.

И пока Гаврош стоял, хмуря брови, к нему подошел Мичо Ратинац — пожилой рабочий с седой головой, напоминавший Гаврошу лучшего друга отца майора Владо Ракича, о котором в Шумадии ходили легенды еще со времен первой мировой войны.

— Что с тобой, сынок? — озабоченно спросил он.

— Смотрю, и что-то мне не по себе.

— Все будет как надо! — улыбнувшись сказал Мичо Ратинац.

— Когда, дядя Мичо? — взглянув на него, спросил Гаврош.

— Скоро... Вот соединимся с нашими. Потом первый бой — и все наладится. — Он дружески похлопал Гавроша по плечу.

Однако беспокойство Гавроша все же передалось и ему. Обернувшись и увидев рядом с собой своего сына, веселого и беззаботного, Мичо тяжело вздохнул. Для него Гаврош, как и большинство партизан их отряда, был еще мальчиком, гимназистом, не успевшим распрощаться с детством, но уже бойцом, который стреляет, убивает, видит кровь и страдания ближних. Слишком рано в детство этих юношей ворвались бои, напряженные марши, взрывы и стоны.

В вечерней тишине, когда на западе уже догорал закат, а на востоке голубое небо заволокла сероватая мгла, с холма, который возвышался довольно далеко от теснящихся вокруг площади домишек городка, докатились три приглушенных расстоянием взрыва.

— Все будет как надо! — повторил старший Ратинац, подвязывая ремешком развалившийся левый башмак, и добавил: — Как бы я хотел стать для всех вас вторым отцом: и для тех, чьи отцы далеко, и для тех, у кого их вообще нет!

— Посмотри, как все сразу изменилось! Еще совсем недавно, когда мы вышли из леса, земля была залита солнцем, а теперь?.. Я, правда, уже привык к таким переменам, — задумчиво проговорил Гаврош.

— Что ж, такова жизнь, — сделал вывод старший Ратинац. — Но, как бы там ни было, все будет как надо!

Гаврош только покачал головой.

— Короткий привал! — скомандовал Воя Васич и воткнул приклад своего пулемета в густые ветки куста рядом с собой.

Когда все расположились на отдых, Гаврош подсел к Мичо Ратинацу. Они сидели, прислушиваясь к шуму бурлящей где-то внизу реки.

— Не найдется ли у тебя закурить, Драгослав? — обратился Гаврош к младшему Ратинацу.

Покачав отрицательно головой, Драгослав повернулся к партизану, который сидел, прислонившись к остаткам какой-то деревянной изгороди, и спросил:

— Шиля, и у тебя нет?

— Последнюю с Лекой выкурили.

— А у Вои?

— Если б у него были сигареты, он сам дал бы их нам...

Подошел Воя и сел между Драгославом и Гаврошем.

— Что с тобой? — спросил он Гавроша, озабоченно глядя ему в глаза.

— Не знаю, как тебе и сказать, — ответил тот. — У меня такое предчувствие, что моих и в Рудо нет...

— Но ведь это только предчувствие! — махнув рукой, сказал Воя.

— Я сейчас настолько в этом уверен, что охотнее вернулся бы обратно в Шумадию, даже один... Ведь если они живы, то наверняка там! — мрачно заключил Гаврош.

Они умолкли. Шиля, который все еще неподвижно сидел у изгороди, сказал ему, приподняв брови, что как раз сейчас нелепо горевать и хмуриться.

— Я считаю, что никогда и ничего не следует преувеличивать, — добавил он. — Никто не знает, что будет завтра.

— Все будет как надо! — снова повторил старший Ратинац.

— Если ты, Шиля, не веришь в завтрашний день, то тебе вообще не следовало идти в партизаны, — пошутил Драгослав.

— Гаврош знает, что я имею в виду! — рассердился Шиля.