Хата-хаос, или Скучная история маленькой свободы - страница 10

— Чаю, Ромыч, чаю! — поздоровался Лёнька, входя в вагончик, — весь день в навозе проторчал.

— Стой, Лёнька, золото улетит, — отец Роман убрал золотарную подушку в шкаф, прикрыл бородатый лик иконы чистым полотенцем.

Чай с яблочным вареньем и разговоры за жизнь были привычны обоим. Частенько Лёнька посещал Романа, спугивая иной раз из-за стола полузнакомых местных мужиков с «Наукой и жизнью» в руках. Здесь, за чаем, он познакомился с инженером Парамоновым, старым приятелем Романа, потом познакомил и Толика. Толик заходил редко. Роман не слишком уважал логическое мышление, и Толик нервничал, терял ориентиры. Парамонов был спокойнее, но тоже не выдерживал Романовых ехидств. Они говорили о современной науке, о религии, ругались, пару раз Толик выбегал вон, хлопнув дверью, и курил за воротами, пока ему не становилось одиноко, тогда возвращался. Роман смеялся и говорил, подливая Толику кипяток:

— Горяч ты, Анатолий, хоть вместо печи тебя ставь. Да и ты, Парамонов, хорош.

Согрелся чайник, поплыл по комнате запах кипрея, сушёного по рецепту «Науки и жизни». Других журналов и газет, даже церковных, Роман не признавал, зато «Наука и жизнь» копилась многими годами сперва в старой мирской квартире, затем под скамьёй в храме. Иногда страдающий смыслом жизни прихожанин возвращался из церкви воодушевлённый не запахом ладана и свечным воском, а номером журнала, кое-как втиснутым в карман, и потом Маховка удивлялась на воздвигнутую посередине чьего-то огорода деревянную пирамиду или на баню, сложенную из самодельных глиняных кирпичей.

Лёнька пил чай и говорил:

— Смотри, Ромыч, вот у нас мастерская, идеи, время свободное, желание работать. А не работается. Я крашу полки в мастерской, дело стоит. И инструменты есть, и знания, Толик учился в авиационном, накрайняк — Парамонов поможет. А мы вроде подлетели и зависли. И висим. У тебя бывает такое?

У Романа именно такое и было. Виднеется цель вдалеке, а не приближается. Да что Роман, вся Маховка будто потеряла чувствительность пяток, не слышит ногами ни земли, ни асфальта. С тех пор, как прошёл смерч, люди стали жить на обочине. Перспективный район с потерей моста не стал селом — народ ездил работать в центр через реку на автобусе — но и городом уже не был. У каждого дома вырос огород, половину дохода жители Маховки получали на рынке от продажи зелени, овощей и ягод. Вроде бы, пиджак и галстук, так нет, к вечеру снова трико и кеды.

— Зависли, зависли, — Роман чесал бороду. — А чтобы полететь, от земли оттолкнуться надо. Ты знаком с нашими?

— С вашими?

Лёнька потом рассказывал Толику, что сразу почувствовал важность момента. Отец же Роман утверждал, что пришлось уговаривать — мужики-де свои, думающие.

— Да вы масоны какие-нибудь, — сопротивлялся Лёнька.

— Сам масон. Ты кроме навоза и лошадей мало что видишь, а народ кругом думает о том, как жить дальше, и чтобы не притыкой городу, а отдельно и с достоинством. Ко мне приходят за советом, ну и говорю я, что молиться — это хорошо, а ещё работать надо. Показываю хитрости из журнала, собираемся, думаем. Планов много, и не самолёты твои дурацкие, а электричество, и улучшение жизни, и вразумление людей.

Лёнька поморщился на поповское слово и задумался о самолётах. Дурацкие?

— Ты же вроде как батюшка, тебя начальство не ест?

— Да не знает оно, — просто ответил Роман. — В общем, подожди. Я позвоню, сейчас придут.

Пока Лёнька оглядывался — сроду не видел в вагончике телефона — Роман накинул куртку и вышел во двор. Лёнька поспешил за ним и остался на крыльце, а батюшка полез на колокольню, крикнув в сторону вагончика:

— Жди, жди, не убегай.

Лёнька сел на бревно и вдохнул запах увядающей травы. Начинался прозрачный вечер бабьего лета. Во дворе топорщились бумажные мешки с окаменевшим цементом, монументально лежали увитые мышиным горошком бетонные плиты, какие и сам Лёнька часто использовал в строительных работах. Рыжие листья из близкого леса переползали через брёвна и замирали в траве. В колокольне скрипели доски.

Лёнька проследил скольжение красного листа. Тот опустился на ботинок, вспорхнул, перекувырнулся и прыгнул на крыльцо. «Как рыбки или птички, — подумал Лёнька, — а Романов вагончик как подводная лодка, или… летающая лодка».