Хэппи Энд - страница 28

Я, конечно, пригласила её в квартиру, как полагалось в Москве в старые добрые времена, сразу на кухню (благо — просторная), и, пока Кирилл разгружался, стала ей предлагать всё подряд, чтобы хоть как-нибудь успокоить. Гостья ничего не хотела. Я поставила чай, а покупки закинула в холодильник. Пора готовить ужин, а Марго (так она себя сама назвала) сидит, молчит, курит и уходить явно никуда не собирается.

Первому это надоело Кириллу. Он подошёл ко мне, ткнулся боком в бок, знаешь, как будто всем телом толкнулся, но легонько: только, чтобы обратить на себя внимание, а после подал голос, что я ему нужна. Прямо так, в лоб: — Ты ещё долго будешь занята? Ты мне нужна.

Марго эту сцену пронаблюдала, улыбнулась немножко криво, не то с сарказмом, не то с параличом правой стороны губы. Посмотрела куда-то в сторону и заявила: — Не надо, Малыш. Не прогоняй меня. Я тебя почти пятнадцать лет не видела.

Мы с Кириллом смотрим друг на друга, ещё как будто не понимаем, но в душе у меня начинается кошачий скрёб. Разве от Мишки можно ожидать чего-нибудь мало-мальски не плохого? Знаю же, раз Мишка привёз её, — значит, дело скверное: обязательно полезет что-нибудь мерзкое.

Но мне, конечно, девицу жалко: чувствуется, что у неё на душе мрак и ужас. Причём, неизвестно, сколько часов, а может, — дней, месяцев, лет… И до меня потихоньку доходит, что она не сумасшедшая, не под воздействием, а просто какая-то непутёвая. Бывают, знаешь, такие: безалаберные, неудачливые, которые дурость свою вместе с несчастьем пытаются скрыть кривой саркастической улыбочкой. А Кирилл уже фыркает и у него в глазах не то, чтобы сожаления, а даже намёка на сочувствие не вижу.

И тут Марго набирает в лёгкие побольше воздуха и буквально рапортует, всё так же глядя в сторону: — Ладно, чего там долго мусолить… Я это.

Кирюшка равнодушно пожимает плечами, а я чувствую, что вот оно, сейчас всё рухнет. Что именно — ещё не знаю, но ощущаю: надвигается нечто страшное, соизмеримое с последними днями нашей сумасшедшей действительности.

И не преминуло. Потому что Марго как-то вдруг повернула голову прямо на Кирилла, носом слегка шмыгнула и решительно, даже немножко деловито, сообщила: — Я - твоя мама, Кирилл. А ты меня и не знаешь.

Можешь себе представить, Павлуша, что со мной происходило в эти минуты.

Новоиспеченная блудная мама жалко улыбается, видно, что за внешним холодом её всю трясёт, потом пытается дотянуться до Кирилла дрожащей рукой (если бы не эта агония её руки, я бы ни за что не догадалась, что человек волнуется), а мальчик вцепился в меня и орёт: — Нет у меня никакой мамы! Вот Кларуся — и больше никого у меня нет! Я только с ней хочу! Никакой мамы мне не надо!

У Марго начинает дрожать рот, но она держится, как кремень. Я стою, онемевшая и оледеневшая. А у Кирилла уже что-то похожее на истерику. Без слёз, но зато со взрывом эмоций. Из того, что он выкрикивает, понять что-нибудь сложно, но его мало-членораздельная речь имеет всё же общий смысл и смысл этот заключается вот в чем. Когда наконец-то он дождался, что сможет остаться со мной, и когда наконец-то, хоть на последние три года детства получил человека, — является какая-то проститутка (так и обозвал!) и начинает строить новые козни. Где она шлялась эти пятнадцать лет? Вытерла ему слезу, когда он плакал? Успокоила, когда плохо было? Просидела ночь у его постели, когда он болел? И дальше, всё в этом же роде. Схватился за голову, стал раскачиваться, как раввин во время молитвы, и причитать: мол у всех «родители как родители», а у него «козлы и кукушки». Точно, у парнишки депрессия. Боже мой, как излечить этого мальчика! В заключение, он обвинил Марго в том, что она просто хочет сдирать с велфера деньги на ребёнка, и пускай ухватится за свою гитару, а он всё равно от такой мамаши сбежит, куда глаза глядят. А ему от этой жизни всего-то и надо — чуть спокойствия, а то забали (представляешь — так и выдал матом!) предки. Тут меня по всему телу продрало, потому что он, в дополнение ко всему, воскликнул: «Хоть ЭТИ оставили в покое — и то хлеб!»

Вот. А тут ещё ты со своей любовью.