Хиндустанский волк - страница 18
– Я никуда не поеду! – кричит Кудашев.
Открывает глаза. Над ним Гагринский. В его руках фаянсовый бокал с горячим чаем.
– Александр Георгиевич! У вас жар. Выпейте горячего с малиной и коньяком. Капитан прислал!
Кудашев привстал. Его подушка и сама нательная рубаха была мокры от холодного пота.
Прильнул сухими губами к горячему фаянсу, сделал несколько глотков, вернул чай Гагринскому.
– Благодарю, Владимир Михайлович. Помогите переодеться. В саквояже чистая сорочка!
Переодевшись, медленно, маленькими глоточками допивал чай.
Гагринский уже снова спал.
Кудашев вспоминал свой недавний бред… К чему такие сны снятся? С Леночкой все понятно. И с родителями тоже. Хорошо, что приснились. Чувство осталось доброе. Значит, все будет хорошо! А что во сне говорил Дзебоев? Не вспомнил. Зато припомнилась последняя с ним встреча на Козелковской.
Ужинали, пили чай.
– Значит, едешь, Саша? – спросил Дзебоев.
– Значит, еду Владимир Георгиевич! Группа готова, я тоже. С планом операции ознакомился, внутреннего сопротивления не ощущаю. Подписку о неразглашении не нарушу, если сообщу вам, что в основе операции – ваша «Стратагема»! Никаких задач, связанных с насилием. Только наблюдение и связь. Легенда лично для меня – старая, но уже проверенная, и территорией происхождения подтвержденная. Полагаю, проблем не будет. Через год вернусь, встретимся!
Дзебоев курил. Дымил в распахнутую топившуюся печь. Горестно вздохнул.
– Через год… Это и много, и мало. Я даже думать боюсь, что будет через год!
– Что было, то и будет, – попытался улыбнуться Кудашев.
– Твоими бы устами да мёд пить! Знаешь, какой кошмар меня по ночам мучает? Стою я с револьвером в руке на площади Скобелева. Позади меня эскадрон казаков и весь личный состав городской полиции. А через площадь на нас надвигается толпа рабочих из паровозоремонтного депо. Среди них и дети, и женщины, и старики с клюшками. В меня уже булыжники летят. А я никак не могу дать команду «оружие к бою, целься, пли!». Просыпаюсь в поту. Сердце колотится, боль в груди…
Дзебоев бросил в пламя печи окурок, закрыл дверцу. Кудашев молчал.
– Что делать, ума не приложу, – продолжил Дзебоев. – Нет уже у меня ни веры, ни надежды. Медленно, но верно Европа втягивается в большую войну. Не думаю, что в ней будут победители. Побежденных будет много. Очень много. Поражения на фронтах перерастут в национальные революции в масштабах, какие Робеспьеру и Наполеону и не снились. А восстания девятьсот пятого-шестого годов в России нам покажутся лёгкой репетицией предстоящей трагедии.
– Неужели так мрачно? – тихо спросил Кудашев. – Ведь должны же работать аналитики на государственном уровне?! Как я понимаю, и моя собственная предстоящая миссия имеет задачу стратегическую – предотвращение сепаратных сделок между Германией и Англией. Правда, на локальной территории – Персии! Это же ваша идея, Владимир Георгиевич!
– И это тоже правда, – сказал Дзебоев. – Ладно, не будем о грустном.
Выдвинул ящик стола, достал лист бумаги, протянул Кудашеву: – Читай, Саша. Это моё завещание на тебя и на Чермена в равных долях. Нотариус только что ушел. Бумаги на банковский вклад, на этот асхабадский дом и земельный надел в Осетии лежат в нотариальной конторе. Подлинник завещания тоже там.
Кудашев молчал. Не знал, что сказать. Дзебоев понял его состояние. Помолчали. Дзебоев продолжил:
– Увязли мы в Персидском Курдистане… От Максима известий нет. Провожу тебя, начну выяснять. Сам то как? Может, откажешься? Кто осудит? Тебе и так уже пенсион обеспечен. В Персии не только пули свистят. На югах и малярия смертельна! Пойдешь по статской, закончишь университет. Как георгиевский кавалер с офицерским крестом имеешь право на личное дворянское звание. Карьера судейского обеспечена! Давай, а?! Мне больно будет, если раньше меня погибнешь!
Кудашев попробовал улыбнуться:
– Какой из меня судейский! «Не судите, да не судимы будете!», так сказал Спаситель. Мне моя предстоящая миссия интересна. Кроме того, есть еще задача, планом операции не предусмотренная. Уверен, именно там появится возможность её выполнить!