Хиндустанский волк - страница 36
– Метро посмотреть стоит, но я предпочитаю увидеть Париж, а не тёмный туннель! Берем авто, гуляем. Потом найдем, на чем сэкономить!
Гагринский из ответа Кудашева мало что понял, но «берем авто» услышал.
Сели, поехали.
Салон автомобиля изнутри напоминал роскошную карету. Действительно, диваны хорошо выделанной шагреневой кожи, сохранившей естественную шерсть животного. Потолок и стены убраны стеганной в мелкую клетку ромбом набивной шелковой тканью лионской мануфактуры – орхидеи и колибри. В навесных хрустальных флаконах свежие фиалки.
Кудашев провел по дивану ладонью:
– Кулан в Кара-Кумах, онагр в Сахаре, а в Париже – просто шагреневая кожа! – и, обращаясь к Гагринскому: – Что там наш Лефевр о русских успел наговорить? Надо же, мы и рта открыть не успели, а парижский таксист опознал в нас русских с первого взгляда. И «аглицкое» платье не помогло!
Гагринский глянул на спину таксиста. Шофера отделяло от пассажирского салона поднятое стекло. В двух словах передал речь месье Лефевра.
– Наверное, мой французский, оцененный в дипломе Политехнического на «отлично», во Франции на эту оценку не тянет. Но вы, Александр Георгиевич, были правы, от нас еще долго Кизил-Арватом отдавать будет!
– Меня именно этот аспект тревожит более других. Я думаю, нам не стоит задерживаться во Франции, лучше увеличим срок адаптации в самой Англии. Там и дел будет много. Начнём закупать оборудование для лаборатории, литературу, читать, общаться с приказчиками, портовыми, моряками… В общем, постараемся «обританиться» как можно успешнее! Все равно, нам, как канадцам, скидка будет!
Машина остановилась. Лефевр открыл дверь.
– Месье! Прошу размять ноги. Мы на площади Бастилии! Сегодня это – символ французских революций, свобод и народовластия. Здесь когда-то стояла тюрьма Бастилия – оплот монархии и страх для всех жителей страны. Во время Великой французской революции 1789 года тюрьма была полностью разрушена простыми людьми, а площадь для французов стала символом силы народной воли!
Обошли площадь пешком. По серой брусчатке белым камнем был выведен контур разрушенной цитадели. Размеры тюрьмы не впечатляли.
В центре площади – «Июльская колонна». На постаменте литая цифра «1840» – год свержения монархии. Белый камень, черный чугун. Позеленевшая бронза самой колонны, увенчанной капителью в роскошном коринфском стиле. На вершине – площадка. На площадке – шар – символ идеала формы. На шаре скульптура в классическом стиле – обнаженный гений «свободы» с крылышками и факелом в руке.
На постаменте надпись: «A la gloire des citoyens fran;ais dans les bras qui ont combattu pour la d;fense des libert;s sociales dans des journ;es inoubliables 27, 28, 29 Juillet 1830».
– «Во славу французских граждан, с оружием в руках сражавшихся в защиту социальных свобод в незабываемые дни 27, 28, 29 июля 1830 года», – перевел Гагринский и добавил: – А на этом камне высечены имена парижан, погибших во время боёв на уличных баррикадах в июле 1830 года. Более пятисот имен...
Кудашев тоже пытался прочесть надпись на следующем камне.
Месье Лефевр добросовестно исполнял обязанности гида:
– В этом постаменте находится склеп с останками погибших. Братская могила в центре Парижа. Здесь захоронены и защитники баррикад революции 1848 года. Мир праху…
Лефевр с театральным жестом в сторону постамента продекламировал:
– Пред вами господа – кровавая жертва, цена политической свободы Франции, цена разрушению тысячелетиями сложившемуся сословно-феодальному слою! Франция запела "Марсельезу" первой. Вслед за Францией "Пусть сгинут тираны!" будет петь весь мир!
Кудашев не удержался, спросил на английском:
– Вы твердо убеждены, что трагический опыт Франции будет обязательным для всех остальных монархий мира?
– Абсолютно, месье! Рано или поздно, все монархии мира сами изживут себя, или им помогут собственные обездоленные сословия. Человечество переживет эту стадию своего политического развития, как в свое время пережило каннибализм!
Кудашев не стал ни спорить, ни продолжать разговор.
Вернулись к такси, поехали. Рю Сан-Антуан, рю де Риволи… Вторая остановка.