Хлеб - страница 8

За известную плату колхоз выделял для гурта одну-две клетки, обычно эту землю засевали люцерной и злаковыми травами, используя частью как пастбище, частью — как сенокос. Хозяйки обязывались продать в счет колхоза центнер-другой молока в год, шло оно для детских учреждений, больниц, родильных домов. Нужно сказать, что вся трава в закустаренных поймах рек, в лесополосах, на обочинах и межах исправнейшим образом выкашивалась. Городок, считавший гурты на тысячи голов, был крупным производителем молока и мяса, кормил себя сам и немало поставлял на рынки.

В гостинице Лабинска до сих пор висит любопытное объявление:

Известное стирание грани между венцом создания и бессловесной тварью — память о поре, когда двор гостиницы перед базарным днем бывал полным-полнехонек. Запрещение держать личный скот привело на этот двор тишину, а базары…

— Та нехай они сказятся, такие базары, глаза б их не видели! Семечек только и купишь, да, может, грузин мандаринов привезет. Вот годов семь назад были базары — да… Заходишь в ворота, слева худобу продают. Тут и мычит, и мекает, петухи кричат, гуси тебя щиплют — покупай! А молочный ряд! Господи боже ж мой, и сладкое молоко, и кисляк, и ряженка румяная, и брынза, и сметана — ножом ее режь, и масло в капустном листе. Хотишь — тут кушай с булочкой, хотишь — до дому неси. И дешево, сказать — не поверите: рублей восемь кило говядины, на старые деньги, конечно. А каких фруктов, каких помидоров, и синеньких, а сколько вина осенью! Пройдешь только по ряду, напробуешься — и потекла «Кубань, ты наша родина»… Та что, не правда, скажете?

Правда. Скупка коров помогла навести чистоту на заросших спорышом улицах, но превратила городок из производителя молока и мяса в потребителя. Еще полбеды, если б изъятие личного скота подняло производство животноводческих продуктов в общественном секторе. Но краевые организации не сумели использовать громадное пополнение колхозных и совхозных гуртов. И это уж, несомненно, крупный экономический провал.

Теперь надуманные ограничения сняты. Но нужно время, нужна помощь рабочим, служащим, колхозникам, чтоб стереть следы глупейшей авантюры.

В лето шестьдесят третьего Усть-Лабинск был уже полностью свободен от забот о скоте и огородах. Тем многолюднее стало на улице.

Замечательное это явление, улица южного городка! Она одновременно и клуб, и форум, и салон мод, она — общественное место, где проходит лучшая часть жизни. Без тенистой улицы своей городок не жив, как не живы Краков без кавярни, Париж без бистро. Яркая, насмешливая, пижонистая и в общем-то миролюбивая, веселая толпа балакает, гуторит, говорит (в зависимости от того, кем некогда основана станица), в ней смешаны поколения, интересы, вкусы, рядом с «болоньями» и «джинсами» еще увидишь полнометражные клеши, панбархатные платья, широконосые бежевые полуботинки, кепки-восьмиклинки почти без козырька. В разговорах касаются всего, но тема собственного житья-бытья остается главной. И поскольку из хозяйства остался только садочек, а летом положено думать о зиме, то понятно внимание, уделяемое консервной крышечке.

— А вы сколько банок жерделей закрутили?

— Та что там — «закрутили»… Только полсотни крышечек достали, да кум, спасибо, прислал из Крымска тридцать штук. Не разбежишься. Надо ж и на виноград оставить, и слива сей год рясная. А у вас как?

— А мы из Сухуми привезли сразу две сотни, пока еще крутим.

— Живут же люди!..

Подходит уборочная, а городская улица — нет, не редеет!

В хозяйства будут посылать только транспорт, рабочей силы не нужно. Ни на сезонную работу, ни постоянно. Перенаселенность, нужда в трудоемких производствах чувствуется в южных городах все сильнее. Что ж, край благодатный, вдобавок к рабочим рукам тут отличные дороги, достаток энергии, воды, и недалеко, видать, время, когда Усть-Лабинск и просто Лабинск начнут вырабатывать не только сахар и масло «из семечек», но и синтетику, метизы, точные приборы. Пока же — в тесноте, да не в обиде: Кубань на свете одна, и охотников навсегда покинуть ее ради неуютного целинного простора не слишком много.