Ходи прямо, хлопец - страница 12
Кашлаев помолчал, отхлебнул чаю. Клавдия не поторопила его, не попросила рассказывать дальше, она словно бы присматривалась к нему. Не таким казался ей Кашлаев при первом знакомстве, а сейчас в нем что-то приоткрывалось, и у Клавдии зарождалось сочувствие к этому человеку.
Поставив стакан, Кашлаев вздохнул и продолжал:
— Жил я у них, Клавдия Максимовна, будто квартирант, чужой человек. Жена какой была, такой и осталась. На фабрике в пример ставили ее моральный облик. Еще бы! Никто не мог сказать, что с кем-то она гуляла, шашни водила: чиста, как стеклышко, непорочна, как сама дева Мария. Женщина она видная, опрятная, охотники поухаживать находились, но никто к ней так и не прилепился, потому что никто ей не был нужен, я-то уж знаю. Нужна ей была только дочка. Мать любит свою дочь — что тут удивительного? Редкая мать не любит своего ребенка. Но тут была даже и не любовь, а какое-то обмирание. Пошла девушка в кино с подругами, мать дежурит у подъезда, ждет ее возвращения. Задержалась дочь в институте (она поступила в институт железнодорожного транспорта), мать себе места не находит. Сама щеголяет в старом, перешитом, перелицованном, у дочери — полный шифоньер костюмов, платьев и других разных носильных вещей. За столом дочери — лучший кусок, живет на всем готовом, тарелки за собой не вымоет. «Маечке нужно заниматься… Маечка у нас слабенькая… Маечка еще на своем веку наработается…» А Маечка все это принимает как должное и растет себялюбкой, которой ни до кого дела нет… Меня Маечка едва замечала. И стало со мной твориться что-то неладное. Внушаю себе: «Это же твоя дочь, плоть от плоти твоей, что называется, ты любить ее должен». А любви нет. Сначала думал, может, оттого, что не на моих глазах росла, не привыкли друг к другу. Раздумаюсь — не в том дело. Тогда в чем же? Пробовал с матерью говорить, доказывал: неумеренной любовью, мол, портишь дочку. Куда там! Как в стенку горох — все отскакивает…
Никифор Кузьмич помолчал, задумавшись.
— Чай остыл, — напомнила Клавдия.
Он поднял голову и торопливо возразил:
— Нет, нет, в самый раз. — Отхлебнул и подтвердил: — В самый раз.
Выпив чай, Никифор Кузьмич перехватил взгляд Клавдии и накрыл стакан ладонью.
— Спасибо, больше не буду… Так вот, поразмыслил я и решил, что лучше мне уехать, а то возненавижу я их. А уж страшней того, что может быть? В общем, собрал я чемоданчик и уехал. Несколько лет из города в город кочевал, осесть нигде не мог: оттого, наверное, что все мне тогда не мило сделалось. Прямо хоть в пустыню беги…
— Грехи замаливать? — усмехнулась Клавдия.
— Я лично думаю, что немногие шли в пустыню затем, чтобы грехи замаливать. Большинство уходило от суеты. К старости устает человек от житейских бурь, хочется тишины, покоя. Наедине с собой хочется побыть.
— Так вы решили дом строить? Только почему же в городе? Строили б в пустыне, как полагается отшельникам.
— В наше время, если кто хочет грехи искупить, в самый раз дом строить: дело это не простое. — Никифор Кузьмич усмехнулся. — А отшельником и среди людей можно жить. Только тяжело это. Счастливый человек тот, который родную душу отыскал…
Кашлаев вскорости откланялся и ушел Клавдия вымыла посуду и легла. Уличный фонарь подсвечивал потолок, если прищурить глаза, он казался голубым и высоким, как небо. Клавдия думала о том, что наговорил сегодня Кашлаев. Родная душа? А у нее есть в этом мире родная душа? Пожалуй, и нет. Но одиночество не тяготило. И уснула она легко.
…Заявление с резолюцией товарища Розанова выглядело совсем не так, как раньше, без резолюции. Клавдия уважительно рассматривала размашистую, пересекающую заявление по диагонали, надпись: «Тов. Гусельникову. Изыскать три пассажирских автобуса для доставки рабочих на строительство резервуарного парка…» Подпись крупная, разборчивая. На последней точке перо проткнуло бумагу и слегка брызнуло, пустив чернильные лучики. Твердая подпись, энергичная точка внушали доверие, и Клавдия не сомневалась, что автобусы будут, дело за небольшим — поехать в город и положить на стол начальнику городского автохозяйства Гусельникову бумагу с резолюцией товарища Розанова.