Ходи прямо, хлопец - страница 11

Клавдия объяснила.

— Все-таки у депутата больше веса.

— Это смотря на чьих весах. Но насчет автобусов стоит написать. Ты сочини петицию, а я подпишу.

— Не умею я сочинять-то, — взмолилась Клавдия. — Уж ты сам сочини.

— Чего там не умеешь? Прямо так и напиши: рабочим, мол, тяжело ездить в бортовых машинах на работу и с работы. Все-таки двадцать километров — туда, двадцать — обратно, через перевал, на ветру… В таком разрезе.

Так и пришлось Клавдии самой писать заявление товарищу Розанову. Она сочиняла его на работе, сидя за своим диспетчерским столом. Потом переписывала и переделывала дома. И все казалось ей, что написано не так, как нужно. Когда явился на очередное чаепитие Кашлаев, Клавдия даже обрадовалась: все-таки помощник.

Никифор Кузьмич, вздев очки на нос в светлой роговой оправе, внимательно прочел заявление.

— Что ж, — сказал он, сняв очки, — суть дела ясна, однако длинновато. Начальство не любит длинных заявлений, читает только первую страницу. Чем больше начальство, тем короче надо писать.

Он достал из внутреннего кармана пиджака авторучку.

— Разрешите я попробую?

— Пожалуйста, — тотчас согласилась Клавдия. И положила перед Кашлаевым чистый лист бумаги.

Никифор Кузьмич уселся поудобней и принялся за дело. Трудился он долго — писал, вычеркивал, морщил лоб, почесывал ручкой за ухом, беззвучно шевеля губами. Уже и чайник вскипел и успел остыть, а он все писал. Наконец заявление было готово, и Кашлаев с чувством прочел его. Получилось убедительно и коротко — на одной страничке.

— Хорошо, — похвалила Клавдия. — Вот не думала, что вы так ловко напишете. Где это вы научились?

— Невелика премудрость, — улыбнулся Никифор Кузьмич, — лишние слова отбросил, только и всего. В наше время много лишних слов употребляется. Не проясняют они смысла, а запутывают… — Кашлаев вздохнул. — Да… у каждого своя беда, своя забота. И у вас, Клавдия Максимовна, и у меня…

— Это какая же у меня беда?

— Такая же, как и у меня — одиночество.

— С чего это вы взяли? Я за компанией не гонюсь. Даже люблю одна побыть. Если хотите знать, все время на людях жить, когда ни на минуту одна не остаешься, ни днем, ни ночью, — вот что страшно. Уж я-то знаю, испытала.

— Согласен с вами, — мягко проговорил Кашлаев. — Только я другое имел в виду. Можно и в компании, находясь среди людей, быть одиноким. И даже среди очень знакомых и среди родственников. Я вот про что хотел сказать.

— У меня нет родственников, — сказала Клавдия и пошла на кухню подогревать чайник.

Когда она вернулась и разлила чай, Никифор Кузьмич попробовал стакан пальцами, убедился, что горячо, и продолжал свое:

— Родственники по крови — не всегда близкие люди, я лично на себе испытал. Если не возражаете, расскажу.

Клавдия не возражала, и Никифор Кузьмич, отпив немного из стакана, стал рассказывать:

— Женился я в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Жена у меня была красивая, видная, хозяйка хорошая. Родился у нас ребенок — девочка. Маечкой назвали. Жить бы нам и дальше в любви и согласии, ан нет. Стал я замечать, что жена ко мне вроде бы холодна. И раньше не очень-то была горяча, а теперь и совсем остыла. В дочке души не чает, обмирает над дочкой, а я словно бы в тягость ей. Переживал я. Обижался, сердился, подозрение имел, что она другого полюбила… Ну, другого у нее не оказалось, в этом я убедился. Никого ей и не нужно было, кроме дочери. Среди женщин встречаются такие — даже не редко, — что ради мужчины детей забывают. Оказывается, и наоборот случается, на собственном опыте убедился.

Никифор Кузьмич допил чай. Клавдия налила еще. Он опять потрогал стакан пальцами.

— В общем, жить совместно стало нам тяжело. Перевели меня в другой город, и я уехал один. Так до самой войны и жили врозь. Я им, жене и дочери, аттестат выправил, навещал изредка. Надо бы новую семью создавать, но я все надеялся, что наладится у нас жизнь. Любил я жену, вот и надеялся. А как началась война, тут уж не до семейных дел стало… После войны я еще восемь лет в армии служил, потом, как в отставку вышел, попробовал в семью вернуться. Думал: уже не молодые мы люди, дочь у нас на выданье, будем жить вместе, внуков нянчить. Ну, приехал. Они в Ростове-на-Дону проживали. Город красивый, большой. У меня там и знакомые остались с довоенного времени, и жена с дочерью будто не возражали — живи, места хватит. Если рассудить, моего в их доме немало — по аттестату они всю войну получали, после войны деньги им слал регулярно. Приехал опять же не с пустыми руками, не на их иждивение. Жена работала — бухгалтером-экономистом на обувной фабрике, тысячу триста рублей, старыми деньгами, получала, а у меня пенсия без малого вдвое больше. Одним словом, не было резону им не принять меня. Приняли. Прожил я у них одиннадцать месяцев, больше не смог. Не скандалили, не орали друг на друга, только уж лучше бы орать, чем так…