Хорошие девочки плачут молча - страница 27

И больше не стану надевать, сохраню, как воспоминание.

— Только не говори, что не любишь меня, ты сама в это не веришь. И я не верю тебе. оказывается, ты лгунья, Марго.

Михаил щёлкнул выключателем и подал мне руку, словно приглашал на танец или звал замуж. Я вложила свою ладонь в его, ощущая, как подрагивают мои пальцы.

— Я сегодня никуда не уйду. Останусь с тобой.

— Не уходи. Но это ничего не изменит.

— Хорошо, тогда, может, ты угостишь меня чаем и всё расскажешь?

Вот так просто. Он провёл рукой по моей щеке и прошёл к зеркалу в прихожей, чтобы заправить рубашку в брюки. Он хмурился, я не любила эту вертикальную морщинку на переносице, она означала, что её владелец попал в затруднительную ситуацию, и это его нервирует.

Заставляет принимать скоропалительные решения и проявлять эмоции на людях. Разрушает так тщательно выстроенный образ рассудительного человека, руководствующегося исключительно логикой.

Он прав, надо успокоиться и сесть за стол переговоров. Или хотя бы притвориться, что я буду слушать его доводы и раздумывать над ними.

На кухне я щёлкнула кнопку электрического чайника и достала чашки. Я ещё помнила и вряд ли когда забуду, какой сорт зелёного чая он предпочитает. И всегда покупала именно его, словно знала, что этот день настанет. Надеялась? Быть может.

Я делала всё механически, нарочито медленно, угадывая, что Михаил не станет меня прерывать. Даст мне время остыть. И подумать.

Надо бы сходить в душ, но сейчас я решила этого не делать, потому что там мы станем ещё ближе, вернёмся в пору тайных любовников, и от моей сегодняшней решимости, выпестованной долгими месяцами ожидания этой встречи, не останется и следа.

Я ещё пыталась удержаться в рамках своего решения. потому что оно единственно правильное.

И всё же время нашего разговора настало. Михаил неожиданно появился на кухне, подошёл сзади и принял из моих рук поднос с чашками и сахарницей.

Я торопливо рыбкой выскользнула из-под его рук и первой прошла в гостиную моей маленькой уютной квартирки, которую я снимала неподалёку от работы.

За несколько месяцев, что я здесь живу, так и не распаковала часть вещей. Михаил тоже это отметил, я видела его взгляд, брошенный на коробки, сложенные в одном из углов гостиной. Я специально не стала их убирать с глаз, чтобы в скором времени с ними разобраться.

— Значит так, Марго, я завтра вернусь в Москву и вечером улечу в Прагу. Через месяц, может, к середине июля, я вернусь за тобой и увезу с собой. Как и планировал.

— У меня поменялись планы, — мягко возразила я, помешивая ложечкой сахар в чашке и не поднимая глаз на мужчину, перед которым я не только трепетала, но и которого любила всей душой.

Он специально сел поодаль, в кресло, стоящее спинкой к окну, чтобы на его лицо падала тень, а моё было предельно освещено.

— Что именно поменялось?

— Я не смогу иметь детей, — выдохнула я, сжимая в руках горячую чашку и почти не чувствуя, как она обжигает пальцы.  — Никогда.

— И что?

Его вопрос заставил меня пристально посмотреть в глаза. Неужели он думает, что я не знаю, как он мечтает о сыне?

— Только не говори, что мы будем пытаться или усыновим ребёнка. Я не хочу ни того ни другого.

Вот и всё. Я сказала главное. Дальше должно быть проще. Должно быть.

— И не собираюсь. Это не имеет значения, Марго.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Правда? — вспыхнула я и громко поставила чашку обратно на поднос. — А для меня имеет.

Он встал и подошёл ко мне. Я вся сжалась в предчувствии его прикосновения. Ещё немного, и я заплачу, а это недопустимо.

Стану слабой, соглашусь со всем, а потом буду корить себя за слабохарактерность.

Почему всё так сложно и одновременно просто? Почему Михаил не бросил меня и не ушёл молча, тогда бы я могла сохранить остатки гордости.

Он заставил меня встать и обнял. Говорил долго, я давно не слышала от него такой проникновенной речи в свой адрес.

Для работы — пожалуйста, а в личных делах он предпочитал действовать, а не объяснять и обещать.

— Нет, — шептала я, заключённая в его объятия. И не верила своим словам. — Ты говоришь это сейчас, а пожалеешь потом. Этот момент настанет, и я прокляну себя за то, что уступила тебе.