Хорошие люди - страница 13

С ее лица он перевел взгляд на витрины и поразился. Никогда еще в своей жизни не видел он такого обилия книг. Клавдий Сергеевич не просто поразился. В чувстве, которое он испытал, была большая доля испуга, и Тамара Акимовна заметила это. Она спросила весело:

— Богато живем, верно?

— Бо-га-то, — согласился он, продолжая рассматривать полки. — Неужели эдакую массу книг человек может прочитать?

— Кто любит читать, того обилие книг не страшит.

— Так-так, — неопределенно проговорил Вахтомин. — Поверить невозможно. Кто-то ведь написал их, а?

— Обязательно.

— Это сколько же времени надо?

— Много. — Тамара Акимовна откинула со лба светлую прядь волос. — Иногда требуется вся жизнь, чтобы написать одну книгу.

— Да-да… — Вахтомин по-настоящему был поражен. — А работать когда ж?

Тамара Акимовна хотела что-то ответить, но лишь пожала плечами.

Клавдий Сергеевич вышел из магазина и остановился, привыкая к яркому солнечному свету. Он переживал впечатления, каких не получал давно. «До чего же грамотная баба», — сказал он себе и покачал головой. Нет, такая не для… Вахтомин смотрел вперед, ничего не видел. Перед глазами стояли книги, много книг, и — лицо Тамары Акимовны: круглое, смеющееся, румяное… И у такой замечательной бабы нет мужика? Трудно поверить. Вахтомин пугался своих мыслей, которые принимали все более определенное направление; потом вздохнул и отправился восвояси.

Но вскоре он знал уже каждую трещинку в асфальте тротуара, ведущего к книжному магазину.

Была и еще одна причина, которая приводила теперь в магазин Вахтомина. Много раз встречал он здесь работников комбината — молодых и пожилых, мужчин и женщин, начальников и их подчиненных; все они приходили сюда, чтобы покопаться в книгах. А в один прекрасный день до сознания Вахтомина дошло, что работники комбината, почти ежедневно встречая в книжном магазине сменного мастера заготовительного цеха, наверняка сделают вывод о том, что Вахтомин — большой любитель книг. «Надо же! — скажут они. — Кто бы мог подумать? Теперь понятно, почему Клавдий Сергеевич так содержательно выступает на собраниях и совещаниях. Столько книг — и он наверняка их все прочитал!»

С тех пор Вахтомин внимательно наблюдал в окно за теми пешеходами, которые направлялись в магазин, и, как только узнавал знакомого, медленно, словно нехотя (чтобы Тамара Акимовна не подумала бог знает чего) снимал с полки первую попавшуюся книгу, небрежно произносил: «А это что за фолиант?», раскрывал ее и вроде бы углублялся в чтение: морщил лоб, хмыкал, цедил «ну и ну» и покачивал головой, словно бы не соглашаясь с автором. Вахтомин делал вид, что не замечает вошедшего в магазин знакомого, и только тогда, когда тот произносил приветствие, Клавдий Сергеевич отрывался от книги и отвечал: «А, это ты, Петя (Ваня, Саша, Галя, Вера)? За духовной пищей явился (лась)?» Это было очень здорово — ловить на себе уважительные взгляды комбинатских товарищей, это было не менее приятно, чем сидеть в президиуме собрания и делать вид, что очень увлечен выступлениями ораторов, делать заинтересованный вид, что-то чертить на листках бумаги, какие-нибудь деревья рисовать или чертиков — непосвященный уверен, что ты записываешь свои мысли…

Однако настал час, когда в цехе к Вахтомину подошел один из книголюбов и спросил:

— Клавдий Сергеевич, подскажите, пожалуйста, у меня из головы вылетело, как фамилия автора романа «Человек меняет кожу»?

— Кожу… чего? — не дослышал Вахтомин.

— «Человек меняет кожу»!

— А-а! — Клавдий Сергеевич изобразил на лице усиленную работу мысли: сдвинул брови, наморщил лоб, сузил и без того узкие глаза. — «Человек меняет кожу», говоришь? Да ведь этот!.. Как его… Любой школьник знает! Ну, такая, знаешь, фамилия обыкновенная… Надо же, из головы вылетело, вокруг да около вертится, а на язык не дается. — Вахтомин хлопнул себя по лбу. — Склероз, да и только!

Он не знал, как выпутаться из щекотливого положения, смотрел на собеседника, который продолжал ломать голову, пытаясь вспомнить ускользнувшую из памяти фамилию.

— Бруно Ясенский, Клавдий Сергеевич!

— Фу ты, черт, — сказал Вахтомин с облегчением. — Надо же, какой склероз! Конечно, Бруно Ясенский. Да ведь у меня в столе лежит Бруно Ясенский!