Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - страница 21

. И быть не может. Запрещается самая мысль о возможности сверхприродного, сверхразумного бытия. Запрещаются сомнения в догме атеизма. Одобряются сомнения верующих насчёт религии, а сомнения в догме атеизма запрещаются безусловно.

Мне представляется, что по сравнению с суждениями верующего и агностика это суждение нравственно недостойно. Вы спросите: почему же, ведь и в религиозном сознании есть непререкаемые догмы и запрещены сомнения. А вот почему. Дело в том, что религиозное сознание так о себе и говорит, что оно основано не на научном, а на мистическом опыте, на некоей положительной интуиции о Невидимом. Поэтому религиозное сознание имеет моральное «право на догму». А сознание антирелигиозное такого морального права не имеет, потому что претендует на «научность». В науке же догма — ругательное слово.

Кстати, и в Христианстве понятие «догмата» должно быть пересмотрено (мы часто называем догматом то, что не является догматом). И сомнения в христианском сознании уже не запрещаются. В дополнение к тому, что известно о выступлении митрополита Антония, надо сказать следующее. Прежние церковные учители, осуждая сомнение, имели в виду «со-мнение» религиозное — двоемыслие, двоедушие, духовную травму, катастрофу. Но есть сомнения интеллектуальные, которые непременно (и поскорее) должны быть решены, — именно для того, чтобы не получилось двоемыслия. Некто правильно сказал мне однажды, что для современного человека «подавить» в себе разумное сомнение — значило бы тем самым уже признать своё поражение, побежденность сомнением. Сомнение, загнанное в подвал сознания, будет там гнить, отравляя душу. Нет — Истина не боится сомнений. Мы должны спокойно, без паники рассмотреть всякое сомнение. Либо оно окажется недоразумением — исчезнет. Либо оно справедливо — и тогда надо соответственно исправить, улучшить наши прежние представления по данному вопросу. Либо будет разумно обоснована принципиальная нерешаемость вопроса, — и тогда успокоится интеллектуальная совесть.

Извините, я понимаю, что Вам это ни к чему — что это могло бы представить интерес только для верующих. Но так уж вот получается, что в критике религии вы пользуетесь привычными мнениями, которые уже устарели и в этом я Вас должен исправить.

Прошу прощения — я упустил поздравить Вас с половиною срока. От всей души: да будет вторая половина намного короче. Да исполнится эта надежда.

6.8.74

Глубокоуважаемый Кронид Аркадьевич!

Как тяжело, как грустно читать Ваше сообщение о нас, христианах веры, оказавшихся в контрольной ситуации. И особенно — о новых, при Вас уверовавших христианах. «Судьба поставила чистый эксперимент» — и вывод Ваш ясен: религиозность снижает нравственность человека.

Рассуждая о феномене Ивана Грозного, один мой приятель написал, что этот «православный» государь не только не был христианином, но даже (как и некоторые другие злодеи, знаменитые и безвестные) не был и человеком. Оставляя в стороне проблему «нечеловеков», я воспользуюсь этим примером в одном отношении. Если Ганди можно назвать христианином «анонимным», то Ивана надо назвать христианином «только номинальным». Приходится учредить этот термин, чтобы объяснить себе явление, которое Вы описали.

Недавно я слышал рассказ о священнике, который служит в Эстонии в беднейшем пустом храме. Кругом неверующие и протестанты, никто в церковь к нему не ходит. Но, рассказывают, стоит только в разговоре с любым тамошним жителем вспомнить о нём, назвать его имя — как лицо собеседника оживляется и как-то заметно светлеет. «Тако да просветится свет ваш пред человеки»… Оглядываясь на себя, мы, христиане веры, должны признать, что только очень немногие из нас могли бы получить такую оценку по этому «признаку света». Все мы, остальные христиане веры, должны быть названы христианами только номинальными. Такова действительность, это и открылось в Ваших очень трудных условиях, где всё проверяется. Плохо наше дело.

А когда само обращение в христианскую веру прямо сопровождается у человека отчуждением от ближних, очерствением души — тут я откровенно скажу, что вижу в этом признак душевного заболевания. Некто рассказывал мне, что где-то не так давно совещались психиатры — на тему: как отличать подлинно-религиозные мистические состояния от болезненной мании религиозности. И нашли безошибочный критерий: поведение субъекта в практической жизни.