Христианство: трудные вопросы - страница 62

Ольга Брилева

У человека есть реальный выбор с реальными последствиями. И просто взять и устранить эти последствия («уничтожить ад») — значит уничтожить сам выбор. Если водка в стакане превращается в простую воду, как только я начинаю спиваться, пистолет всегда дает осечку, когда я пытаюсь застрелиться, всякий раз, когда я пытаюсь совершить измену и разрушить свою семью, меня поражает временная импотенция и т. д. — это значит, что реального выбора у меня нет. Реальный выбор — это реальные последствия. Вечное спасение не носит принудительного характера — у человека всегда есть возможность отвергнуть Бога. Реализация этой возможности и есть ад.

Рай — это новые отношения с Богом и Его святыми. Ад — окончательная утрата этих отношений. Поэтому человека никак нельзя ни избавить от ада, ни ввести в рай помимо его собственного выбора, без его собственного покаяния и веры. Это в принципе невозможно.

Сергей Худиев

Христианство постулирует бессмертие души. Это значит, что рано или поздно нам всем друг с другом где-то жить вечно. Мне вспоминается высказывание французского атеистического философа Сартра: «Ад — это другие». В пьесе Сартра, откуда взято это высказывание, адские муки описываются, на взгляд католика, совершенно правдиво: в некоем месте собрано некое количество патологических эгоистов. Причем они наконец-то начисто лишены возможности терзать тех, кто способен жить для других и ради других. Им остается только мучить друг друга. Сартр еще гуманно поступил, ограничив количество действующих лиц тремя, а их возможности по мучению и доставанию друг друга — моральным садизмом. В аду возможности людей и демонов в этом плане ничем не будут ограничены — свобода полная.

Ольга Брилева

Гнев Божий — не «чувство». Не бурление адреналина. Гнев Божий — это безусловное отвержение греха.

Ольга Брилева

Другого у Господа для нас, извините, нет. Меня в свое время глубоко потряс рассказ о маленькой неграмотной девочке, Марии Горетти, «мученице целомудрия», которая простила своего насильника и убийцу, а через десять лет тюрьмы он раскаялся и обратился. Она канонизированная святая, и там, в раю, она обнимает его. Вот Царствие Божие, и если человек свидетельствует, что такого Царства ему не нужно, то он отчаянно нуждается в действии Духа Святого, просветляющего разум и дающего духовную силу.

То, что проповедуют христиане, язычники справедливо называли и называют безумием. Языческое милосердие находит допустимым причинение человеку некоего «переносимого» неизбежного зла, потому что в жизни без мелких конфликтов не обойтись, и просить прощения за это зло как бы и не обязательно. Когда я ехала в поезде, читая о Марии Горетти, со мною ехали мать и дочь, успевшие за менее чем сутки крупно поссориться как минимум трижды (мелких перепалок я не считала) — из-за забытых дома фотографий и тапок, из-за бутерброда, из-за взглядов на игристые вина. Дочь была ославлена (при чужом человеке) дурой и бестолочью, мать — заразой, открытым текстом. Когда я наконец решилась заговорить с матерью (именно она генерировала конфликты), оказалось, что эта женщина свято убеждена: ее слова не только не причиняют окружающим боли, но и доставляют им некий «кайф» от знакомства с таким прямодушием и решительностью. Лично я никакого кайфа в лице дочери не усмотрела: слова матери терзали ее, хотя чувствовалось, что эта боль стала уже привычной.

И вот я читала о величайшем образце милосердия, о девочке, которая, умирая, молилась за убийцу, и слышала, как две взрослые, отнюдь не полагающие себя жестокими женщины обустраивают свой ад в отдельно взятом купе. Вот последствия языческого «милосердия»: оно не требует от человека невозможной любви — и в итоге разрушает возможнейшую из возможных, любовь матери и дочери. Мы говорим: «Человека никто не должен обязывать прощать убийц!» — а получается, что требуем для себя права творить зло и не просить прощения. А эти мелкие пинки и подковырки, все это «допустимое зло» есть ни что иное, как медленное уничтожение человека. Язычник может успокоиться тем, что он никого не зарезал, и считать себя лучше Гитлера. А в Царствии не будет «допустимого зла». Всякое зло недопустимо. Поэтому нельзя не простить человека, который искренне обратился от зла, и нельзя давать прощение тому, кто требует себе права не прощать.