Хрустальная грань - страница 20

Сейчас он наблюдал, как Грейнджер аккуратно открыла письмо и начала читать его, обливаясь слезами, а когда она закончила читать его через несколько минут, то прикусила нижнюю губу, чтобы не завыть во весь голос. Это было прощальное письмо её родителей, их почерк был корявым и не совсем понятны, а бумага была неровной и некоторые словами рассплыты – они плакали, когда писали это. Они умирали, но продолжали писать письмо.

– Это не ты убил их, Малфой. Я всегда это знала, – голос Гермионы звучал твердо, но в конце дрогнул и карие глаза наполненные болью и слезами, встретились в серыми, которые смотрели прямо в её душу с такой нежностью, что Гермиона не сразу поняла, что перед ней Драко Малфой.

– Прости, я не смог их спасти, – он говорил тихо. Он никогда не извинялся. Сердце бешено билось в груди, ему было больно смотреть на Гермиону, которая пыталась не показывать свою боль, свою печаль. Она пыталась быть сильной, даже после того, что происходит с ней.

– Я знаю, я знаю это, Драко. Ты не представляешь, как я благодарна тебе за всё, и сейчас мне совершенно наплевать, что будет дальше, какую маску ты наденешь завтра, какие оскорбления посыпятся в мой адрес. Мне наплевать на всё это. Я знаю, что ты не такой, Малфой и тебе не убедить меня в обратном, так что просто заткнись и не пытайся всё испортить, – она закончила свою речь печально улыбнувшись и резко обнимая Драко, прижимаясь к такому же холодному телу, но это сейчас было неважно. Он обнял её в ответ и она удобно устроилась на его плече, а он поглаживал её по спине.

Этот момент был первым моментом, который дал трещину в ледяных стенах, которые они выставили вокруг себя.

========== 14 ==========

Они стояли, обнявшись и слушая биение собственных сердец. Каждый думал о своём.

Ветер продолжал завыть на улице, а с небес уже лился мелкий колючий и такой ледяной дождь.

– Ты глубоко ошибаешься, Грейнджер, – не желая признавать то, что она права, тихо сказал парень шумно выдыхая.

– Нет, это ты скорее заблуждаешься в самом себе , Драко, – твердо ответила Гермиона, положив парню руки на плечи и смотря прямо вглубь серых глаз. Он вздрогнул, когда услышал своё имя в её устах, она почувствовала это, но не предала значения. – Скоро ты не сможешь так просто снимать маски, они станут частью тебя, твоей жизнью и тогда будет по-настоящему страшно, – на выдохе продолжила кареглазая, а Драко слушал её не дыша, и не двигаясь. Он знал, что она права, но ничего не мог с этим поделать. Прошлое было слишком больным и Драко всеми силами скрывал его ото всех. Но порой во снах, когда он забывал выпить зелье сна без сновидений ему снились те страшные картины прошлого. Ему снился мерзкий чокнутый мужчина – Пожиратель смерти, который едва не изнасиловал его однажды. У него бы это получилось, если бы не мать, которая ловко управилась с ним. В тот момент он беззвучно плакал, как и его мать, а после она просто подошла к нему и обняла, успокаивая, поглаживая по светлым спутанным волосам.

Этот день Драко запомнил навсегда. Этот день был один из его самых ужасных кошмаров. День, который сломал его.

– Я знаю, Грейнджер. Я черт возьми это знаю, – он признался, говоря совсем тихо и монотонно без эмоций, но если прислушаться, можно было услышать боль в его словах.

Карие глаза сверкнули и в них появились слёзы.

– Итак, раз сегодня день откровений и примирения, то и я дам тебе совет, – привычная ухмылка скользнула на его лице. – Продолжай жить дальше. Именно жить, а не существовать. Наплюй на всех этих лицемеров, жалких шлюх, которые плетут о тебе невесь что, своём Уизли и золотом Поттере. Забудь о них, живи ради себя.

«и меня,»– хотелось добавить Драко, но он замолк, всматриваясь в карие глаза, которые смотрели с безысходностью.

– Я не могу, Малфой. Мне чертовски трудно одной сейчас, после всего этого, я не чувствую себя живой, – она говорила правду, она не могла жить так, как живёт сейчас.

– Ты можешь всё, Грейнджер, запомни это, – он сказал это так твердо и уверенно, что Гермиона поверила в его слова и слабо улыбнулась.

Его взгляд зацепился за кольцо, подаренное им на Рождество, и он улыбнулся, та искренне и так тепло, что Гермиона не могла этого не заметить.