Хрустальная грань - страница 19

стр.

Почему всё вокруг фальшиво?

Одинокая слеза скатилась по бледной щеке и Гермиона всхлипнула, её плечи подкрашивали, а волосы развивал порывистый ледяной ветер.

– Грейнджер, только не говори мне, что ты вновь хочешь попытаться сдохнуть, я не собираюсь становиться соучастником, у меня итак дерьма дохуя, – насмешливый и такой надменный голос парня, чьё имя Драко Малфой, нарушило тишину и Гермиона подскочила месте и обернулась, смотря на парня глазами полными слёз.

Ей было так больно. Нет, не от слов Малфоя, они как раз таки отвлекали от боли внутри, а больно оттого, что Малфой был единственным, кто не притворялся и был абсолютно честен перед ней. Никаких фальшивых вежливых улыбок, как полагается аристократу, никаких фальшивых ласковых слов. Никакой фальши. Он был чист. Он всегда говорил то, что думал и хотя порой было обидно в прошлом, Гермиона понимала, что он тот человек, который всегда будет говорить чем правду, всю правду, без фальши.

– Черт, Малфой. Знаешь, я рада, что ты пришел, – улыбка скользнула на лице Гермионы, она говорила тихо. Она говорила правду. Правду, которую так сильно боялся услышать Драко. Он вздрогнул, но не подал виду, что удивлен или же шокирован, а если быть точнее испуган.

– Ты случаем не больна? Мне кажется, ты бредишь, Грейнджер, – очередные слова, которые Драко довались так больно, отдавая по сердцу, которого казалось

бы не должно быть у такого как он.

Но оно есть, и сейчас слишком часто бьётся в груди.

– Ты не заденешь меня этим, Малфой. Попробуй что-нибудь посложнее, – ухмыльнулась Гермиона, собирая волнистые каштановые волосы в хвост и открывая виду парня своё бледное узкое лицо с высокими скулами и синяками под глазами.

Он подошёл ближе и оказавшись рядом с ней, взял её лицо в свои ледяные руки за подбородок, второй рукой он нежно дотронулся по мокрой щеки и погладил её большим пальцем, наслаждаясь мягкостью и нежностью кожи. Гермиона прикрыла глаза, наслаждаясь таким грязным прикосновением врага, но это ей черт возьми нравилось.

– С днём рождения, Грейнджер, – Девушка открыла глаза и увидела в руке Драко письмо, на котором были написаны два слова «Любимой дочери».Слезы вновь побежали по бледному лицу и Гермиона взглянула на Драко, чье лицо также оставалось непроницаемым, а внутри него творился самый настоящий ураган.

Он отрицал. Отрицал это так долго, что забывал обо всём, даже такой элементарном, как сон, всё время думая о той, которую всю жизнь оскорблял и унижал, о той, которая не уступала ему ни в этой перепалке, о той, которая могла дать отпор, когда Драко доводил её и она злилась, метая молнии своими прекрасными карими глазами, которые стали для Малфоя неотъемлемой части его собвеннной жизни.

Он не хотел признаваться себе в том, что зависим от Грейнджер, что беспокоиться о ней, ревнует, черт побери!

Он не хотел признаваться себе в том, что любит её и это сводило его с ума, делая безумным.

Но она не должна была знать этого, это была его слабость. Его слабость под названием Гермиона Грейнджер.

Кареглазая медленно, дрожащими тонкими пальцами взяла из рук Драко письмо, которое оставили её родители перед смертью, которые попросили его – Малфоя – передать письмо их дочери. Он видел слёзы на глазах её матери, видел, как она боролась с болью, он видел, как со страданием смотрел на него её отец, лишь бы не закричать от жуткой боли, причиненной круциатусом. Он смотрел на него – Драко– с надеждой и парню стало настолько больно оттого, что родителям чертовой заучки Грейнджер грозит смерть от рук чокнутых пожирателей, но ничего не мог поделать, иначе бы сдох сам от их рук.

Ему было настолько противно от самого себя в тот момент, что захотелось разгромить свой Чертов мэнор, лишь бы не видеть пожирателей, Волан-де-Морта, убийств, пыток, не слышать криков. Но самое ужасное было то, что он тоже стал пожирателем. Страх за родителей, за семью был слишком сильным. Он был хитёр и умен, когда близким не грозила опасность, поэтому никогда и никого не убивал, всё делали за него. Всё миссии, на которые посылал его Волан-де-Морт были исполнены другими, Драко лишь наблюдал со стороны, ненавидя себя.