Художественный музей Адати Япония - страница 7

стр.

Цветы сливы написаны против света, так называемым приемом контражур и кажутся темными. Мастер изобразил сорт сливы, цветущей красным. Не менее важным, чем ветви и цветы на первом плане, для художника становится светоносное пространство. Кажется, реальный солнечный свет играет на ветках, заставляя сверкать их контуры и погружая отдельные участки в глубокую тень. Однако Сихо избегает полной иллюзии и натурализма, делая композицию монохромной, и эффект света, возникающего на влажных ветвях, — результат искусной работы традиционными материалами — тушью и кистью.

Цутида Бакусэн (1887–1936) Натюрморт. Кусочки лосося и сардины 1924. Бумага, краски. Панно. 46,5x52

Цутида Бакусэн родился в богатой и влиятельной семье. Отец мечтал, что он будет буддийским священником, но юноша сбежал из храма, чтобы заниматься живописью. Художник учился в Токио и Киото. В 1921 он отправился в Европу и за три года объездил множество музеев. Особенно сильное впечатление на него произвели работы мастеров Возрождения, а также импрессионистов и постимпрессионистов: Ван Гога, Гогена, Сезанна. Он даже приобрел несколько их произведений.

Вернувшись в Японию, Бакусэн начал искать собственный стиль, обращаясь к традиционной японской живописи и гравюре. Известность ему принесли изображения женщин — мифологических героинь, гейш и их юных учениц. Работы художника написаны ярко, декоративно, с большим вниманием к костюму, который является одной из составляющих женской красоты в понимании японцев. Мастер запечатлевал сцены повседневной жизни и натюрморты, однако впечатления европейского искусства не прошли бесследно.

Данный натюрморт во многом следует его правилам. Обычно зритель любуется цветом, формой, фактурой, «диалогом» предметов, расположенных чаще всего на столе. Так и у японского художника чайник, серебристо-голубые сардины и яркие кусочки лосося красиво лежат в тарелке и как бы небрежно разбросаны… но по чему? Стола нет — есть неопределенное пространство, пустота, которая кажется чем-то твердым. Все предметы написаны объемно, со свойственной японцам тщательностью и вниманием к мелочам. Однако это действительно «мертвая натура», а не изображение рыбок в их родной стихии, как принято в дальневосточном искусстве.

Бакусэн работал очень активно: семь его персональных выставок состоялись в 1918–1928. Он торопился успеть сделать как можно больше, словно чувствуя, что судьба отпустит ему всего 49 лет жизни.

Такэути Сейхо (1864–1942) Осенью жиреет рыба и созревают дикие фрукты 1925. Шелк, краски. Вертикальный свиток. 48x55,6

Композиции еще одного художника, члена Императорской академии искусств Такэути Сейхо, можно назвать японским вариантом голландских «натюрмортов-завтраков». Начиная с 1925 он часто гостил у друзей в доме, расположенном на побережье. В этот период мастер увлеченно писал натюрморты с рыбой, овощами и фруктами, наслаждаясь и контрастами цвета, и его тонкими оттенками, тонами и полутонами, сочетанием фактур. Он был особенно искусен в реалистической передаче даров моря и земли, их непринужденной компоновке. Иногда натюрморты Сейхо включали поднос, становясь похожими на красиво разложенный набор продуктов, необходимых для приготовления какого-нибудь блюда. Это не покажется случайным, если знать, что отец автора управлял рыбным рестораном, а национальное отношение к еде предполагает два этапа наслаждения ею: сначала блюдо «поедают» глазами.

Такэути Сейхо (1864–1942) После ливня 1928. Шелк, краски. Парные шестистворчатые ширмы. 171,2x369

Наряду с «тихой жизнью» предметов Такэути Сейхо любил и умел изображать сюжеты, полные бурного движения, страсти, например петушиные бои. Свои пейзажные композиции он зачастую насыщал динамикой и драматизмом.

Эта работа, развернутая на 12 панелях, объединенных в ширмы, кажется, вся наполнена неистовыми порывами ураганного ветра, треплющего листву и сгибающего деревья, которые зритель ощущает почти физически. «Если ветку нарисуешь искусно, то услышишь, как свистит ветер», — отмечали живописцы Средневековья. Но при единстве общей композиции и панорамы, у каждой створки — своя тема: сломанные старые ветви и тонкие побеги; коршун, совсем не грозный, с взъерошенными ветром перьями, отчаянно цепляющийся за сухой сук; густая масса тонких, перепутанных ветром ивовых листочков; причудливо изогнутый, корявый, наклонившийся ствол древней ивы; бамбуковая перекладина и кем-то забытая корзина, болтающаяся на столбе; тонкие ветки, гнущиеся под ветром… Наконец, на самой правой створке, совсем «пустой», автор поместил маленькую беспомощную пичугу — трясогузку, которую подхватил и кружит мощный воздушный поток.