...И двадцать четыре жемчужины - страница 9

стр.

В свободное от основной работы время Павел часто уходил в бухту Гертнера, писал этюды, делал зарисовки. С высокого обрыва перед ним открывались просторы туманного Охотского моря. В часы отлива море уходило далеко от берега. Можно было долго идти по обнажившемуся дну. Павел удивлялся, как мальчишки без боязни сновали по мокрому песку — подбирали водоросли, мелких обитателей моря, куски древесины, пропитанные смолой... Подходили на лодках рыбаки, выгружали на берег улов.

Однажды он наблюдал погрузку геологов на самоходную баржу. Работой руководила молодая женщина. Было видно, что она веселая, смешливая, но в таком серьезном деле старалась выглядеть строгой, напускала на себя озабоченность. Но согнать улыбку с лица ей так и не удавалось, при любой шутке товарищей она громко смеялась и белая полоска зубов сверкала на смуглом лице. Анохин сделал с нее несколько набросков. Кто-то за его спиной крикнул:

— Марьяна Евгеньевна! Вас нарисовали. Похожа!

Вокруг Анохина тотчас же образовался кружок. Подошла Марьяна. Он молча подал ей рисунок. Она улыбнулась.

— Как хорошо получилось!

— Тогда примите его от меня...

— Ну, спасибо, возьму на память... А вы, вероятно, не здешний?

— Угадали, я из Москвы, Анохин Павел Корнеевич.

— Запомню. Ну, мне пора... Желаю удачи.

Что-то диковатое было в ее красоте. «Какая женщина!.. — думал Анохин. — Такую и море не укачает... и в тайге небось как дома. Кажется, позови она меня, поехал бы куда угодно...» И он ощутил глубоко скрытую в душе давнюю боль, растревоженную сейчас этой встречей.

К концу погрузки к причалу подъехал «газик», из него вышел мужчина, ведя на поводке лайку. Собака устремилась к Марьяне, встала возле нее, прижавшись к ногам.

Когда работа закончилась, Марьяна отошла с приехавшим в сторону. Анохин видел: говорили они мало, только смотрели друг на друга, и мужчина бережно, держал ее руки. Потом она медленно взошла по трапу на баржу и помахала ему.

 

Вернувшись в гостиницу, Анохин подошел к окну. Город этот казался ему каким-то зыбким видением в белой ночи, пронизанным туманами и мягким светом притаившегося за сопками солнца.

Анохина заинтересовала история этого края и его центра — Магадана. И тут Анохину повезло. Соседом по гостиничному номеру оказался журналист — Дмитрий Васильевич Ясин, проживший на Колыме много лет. Анохин познакомился с ним в первый же день приезда.

Однажды они шли центральной улицей Ленина, давно перешагнувшей старую границу города — речку Магаданку. Густые полосы тумана плыли от бухты и сеяли едва ощутимую водяную пыль. Оба путника то погружались в туман, то выныривали из него. Мимо с зажженными фарами медленно проползали машины. Ясин рассказал, что еще недавно, каких-то сорок лет назад, здесь было сурово, дико, безлюдно. Они вышли за город и пошли извилистой трассой, огибавшей сопки.

— Скажите, Дмитрий Васильевич, а вы знакомы с кем-нибудь из участников первых колымских экспедиций?

— О, мне посчастливилось. Первое научное исследование этого края провела Индигирская экспедиция академика Обручева. За ней в 1928 году сюда пришла экспедиция Билибина. С ним были будущие известные ученые-геологи Цареградский, Казанли, Раковский... да всех не перечислишь. Вот с Валентином Александровичем Цареградским я однажды познакомился. Он был тогда начальником геологического управления и объезжал некоторые полевые партии. Я уже в то время работал с геологами. Цареградский пробыл с нами несколько дней. Я слышал о нем и раньше, сравнивал с героями Джека Лондона, но он оказался куда значительнее их. Он делал огромное государственное дело...

Так вот, я за ним почти все время и ходил. Вечерами после работы мы просили его что-нибудь рассказать из прошлого. А рассказчик он удивительный! Слушаешь, и будто все это видишь. Впрочем, чему удивляться, ведь Валентин Александрович неплохой живописец, поэт и писатель. И внешность у него яркая: высокий, какой-то особенно проницательный взгляд, вьющиеся волосы. Это несмотря на возраст. А можно представить, каким он был в те давние годы... Я потихоньку вечером приткнусь, бывало, где-нибудь у костра, записываю его рассказы...