И каждый вечер в час назначенный... - страница 8

Михаил Михайлович обладал уникальнейшим педагогическим умением — открывать в студенте его силы, его дыхание, его неповторимые краски. Это редкий дар. Большинство театральных педагогов непроизвольно учат студентов копировать себя, свою манеру игры. Иногда это бывает интересно, но редко обогащает будущего актера. Ученик поет чужим голосом, а свой так и остается нераскрытым.

Тарханов, не навязывая своей актерской манеры, старался раскачать темперамент студента. А когда слова не помогали — начинался режиссерский показ. И это было объемно, по-тархановски широко и щедро: он не жалел ни сил, ни голоса. Это была вершина актерской виртуозности, за которой стояло талантливое умение увидеть и создать поразительную театральную форму!

Станиславский пригласил Тарханова в Художественный театр, где работал родной брат Михаила Михайловича Иван Михайлович Москвин. Оба брата были щедро одарены улыбкой Мельпомены. Но несмотря на то, что Москвин и Тарханов были очень похожи внешне и порой даже внутрен­няя структура их актерского исполнения была близка, тем не менее оба они были абсолютно разными актерами. Они существовали в театре Станиславского каждый в своих параметрах и нигде не столкнулись лбами, не перешли друг другу дорогу, хотя взаимоотношения братьев были доста­точно сложными. Но Станиславский бережно хранил и одного и другого. Мы старались не пропустить ни одного спектакля МХАТа, в котором были заняты наши педагоги. Только «Горячее сердце» А. Островского я смотрела более 10 раз.

Великопегио играла Парашу К. H. Еланская, незабывае­мый образ Хлынова создал И. М. Москвин, который, каза­лось, для своего героя выжал сок из всех самодуров, описанных А. Островским. И, конечно же, невозможно забыть образ городничего, которого филигранно лепил Ми­хаил Михайлович Тарханов...

Весь наш курс буквально боготворил Тарханова, я старалась не пропускать ни одного спектакля с его участи­ем, ни одной премьеры или встречи. Имея в кармане студенческий билет ГИТИСа (по тем временам для меня это было как пропуск к Сталину), я всеми правдами и неправ­дами прорывалась на все интересующие меня спектакли. На каких только боковых клетках верхнего яруса я не сидела!

«На хорошем спектакле,— говорил нам Тарханов,— за сладость даже на люстре висеть. Вы должны как можно больше смотреть, смотреть, смотреть...»

Никогда не забуду, как, будучи студенткой первого курса, я попала на спектакль с участием известной актри­сы МХАТа Аллы Тарасовой. Театр был переполнен. Как говорил Райкин: «Яблоку упасть негде». Но я все-таки высмотрела с галерки одно пустующее место (и где? В третьем ряду партера!). Нацелившись, как ворошиловский стрелок, после третьего звонка прошмыгнула и села очень довольная своим местонахождением. И вдруг! Передо мной, как из-под земли выросла огро-омная фигура капельдинера с бородой:

— Простите, барышня, у Вас есть билет на это место?

— Нет, но... но я студентка ГИТИСа, учусь на курсе у самого Михаила Михайловича Тарханова,— и для полной убедительности показала студенческий билет.

— Простите, но это место занято.

— Что Вы говорите? Не переживайте, пожалуйста, если кто-то подойдет, я тут же встану и уйду.

— Простите, но это место Владимира Ивановича.

— Ничего-ничего, если только Владимир Иванович, придет, я тут же освобожу место, а пока, если позволите...

— Простите, милая, но Вам все-таки придется освобо­дить это место, так как Немирович-Данченко уже идет.

— Кто-о-о?..

Я набрела воздуха, но выдохнуть уже не смогла. Между рядами показалась фигура Немировича-Данченко. Так вот, оказывается, на чье почетное место я хорошенько примос­тилась. Своеобразная улыбка судьбы, которая так необыч­но позволила мне приблизиться к одному из первых руково-дителей МХАТа, долгие годы окрашивала солнечным лучом мои студенческие воспоминания.

И Константин Сергеевич Станиславский, и Владимир Иванович Немирович-Данченко безумно любили свой театр, и часто после затянувшихся репетиций оставались на вечерние спектакли.

Спустя годы приходит понимание, что мы, будучи студентами, порой недооцениваем своих педагогов. Именно они учат нас видеть и понимать красоту жизни во всем ее многообразии, соединяя воедино школу с праздником, мудрость с развлечением, урок со зрелишем.