И сердце пополам - страница 11
Женька с Милой его провал восприняли как собственное поражение. Мила всплакнула:
— Как же так? Это несправедливо. Что ж теперь делать?
Женька хорохорилась:
— Ничего, Глебчик. Это педагогический произвол. Хулиганство! С этим нужно бороться! Уж на тройку-то ты точно знаешь. Так что иди в деканат. Протестуй. Добивайся. Пусть назначат комиссию. Им будешь сдавать.
Глеб на этот революционный призыв только усмехнулся:
— Был я в деканате. Пробовал качать права, мне тут же посоветовали заткнуться и не отсвечивать.
— И всё?
— И всё-таки договориться с Фурцевой… каким-нибудь чудом. Но это вообще нереально.
= 8
Девчонки сокрушались, причитали, подбадривали, но хотелось, чтобы они замолкли и ушли, а самому напиться в дым.
Желание его поддержал Тёма Тошин, сокурсник и друг, даже за водкой поспешно сгонял, а там подтянулись и остальные парни.
Вообще, Глеб не особо любил такие вот пьянки, с морем водки и на всю ночь, потому что начиналось всегда всё очень хорошо, а заканчивалось плохо. Причём очень часто на утро никто не помнил, почему стало плохо.
Однажды он сам, например, проснулся с заплывшим глазом и сбитыми в кровь костяшками. А откуда вся эта красота — никто не мог сказать. Однако в студенческом общежитии попойки были практически неотъемлемой частью бытия. Не пили только ботаны и некоторые девочки, такие как Женька с Милой, тоже, в общем-то, повёрнутые на учёбе.
Но вот после этой пересдачи ему наоборот хотелось забыться. Он хлестал водку как воду, желал выкинуть проклятую грымзу Фурцеву из головы, но сам же постоянно заводил о ней разговор.
— Эта сука просто издевалась надо мной, — кипятился он. — Ненавижу её. Никого никогда так не ненавидел, как эту мегеру.
— Так ты готовился к пересдаче? — спрашивали его пацаны.
— А то! Женька с меня не слезла, пока все билеты не выучил.
— А не сдал-то почему тогда?
— Да потому что эта стерва тупо не дала мне сдать. Злобная тварь.
— Так-то да, — согласился Тёма Тошин. — Она та ещё ведьма.
— Её, поди, никто не чпокает, вот она и злобная такая.
Пацаны загоготали.
— Так что ж ты, Глебыч, тушуешься? Чпокни — вот и будет тебе экзамен.
Снова дикий хохот.
— Дебилы, — скривился Глеб. — Извращенцы.
— Ну а что? Можно закрыть глаза и представлять какую-нибудь классную тёлочку, — предложил долговязый и тощий Кирилл.
— О да, Кирюха знает, что говорит, — давился смехом Тёма Тошин. — Он сам всегда так делает, да, Кирюха?
— Пошёл ты!
— Да ладно тебе, Глебыч, — никак не успокаивались пацаны. — Ей сколько? Сорок пять? Баба ягодка опять. А то что страшная, так не смотри на неё и все дела. Отработал, дал зачётку и гуляй.
— Один раз перетерпишь, зато не отчислят.
— Глебыч, правда, — глумливо сиял Иванов. — Годная затея же!
— Ну так чпокай сам эту ягодку, — огрызнулся Глеб.
— Так не за чем. Не меня же хотят отчислить.
— Да нафиг. Пусть лучше отчисляют.
— Угу. — посерьёзнел Иванов. — Вот скажи — ты готов реально пойти сейчас в армию? Прыгать, бегать, какать по свистку? И чтоб тебя каждый хрен в погонах дрючил? И чтоб ты слова против не смел сказать? А оно так и будет. И пендюлей будешь выхватывать — мама не горюй. И уж точно чпокать никого не будешь. Зато тебя будут. И прапоры, и сержанты, и офицеры, и деды. И в хвост, и в гриву. Фурцева тебе на их фоне крёстной феей покажется.
— А прикинь, в горячую точку пошлют? — встрял Тёма Тошин. — Тогда вообще кранты.
— Умеете вы, пацаны, утешить, — помрачнел Глеб. Потянулся за бутылкой, плеснул только себе, наполнив стакан на треть, и молча выпил.
— За утешением к девкам иди, Глебыч, они тебя любят, наперегонки кинутся утешать. А мы тебе варианты предлагаем, — возразил Иванов, разливая водку всем остальным.
— Какие нахрен варианты? Это дикий бред, а не варианты.
— Ой, ладно тебе. Не ты первый, не ты последний. Вон Галкин женился же на Пугачёвой, детей даже завели и ничего, а тебе надо-то всего лишь раз…
Глеб скривился, будто его тошнит. И почему водка не действует? Хоть не так противно было бы. Ещё эти идиоты с Фурцевой привязались. В таком ключе говорить о ней Глебу казалось вообще чем-то противоестественным.