И сколько раз бывали холода - страница 10

— У нас в Пятигорске — жарко, а приедешь к Баксану — ну лёд… Горная река. Такое течение! Водопады — из-за пены не видно воды… А какие там лошади — арабы! Хвосты у них таким изгибом — видели, может, в кино? Умнющие кони, как профессора.

— Белые? — спрашивал Валька. Он все видел в цвете.

Митя качал головой:

— Лошади не рождаются белыми. Проходит несколько лет — тогда белеют. Легенда говорят, что их высекают из Кавказского мрамора, сбрызгивают минеральной водой — и они оживают…

Наша старая лошадь стушевывалась рядом с арабами, но еще жальче было ее. Еще больше ее мы с Валькой любили — щемящей любовью, когда все можно отдать — и яблоки, и хлеб, и душу.

А чтобы мы хоть немного представили себе кавказское небо — «Темнеет там — в один миг! И какие звезды огромные!» — Митя тащил нас ночью в Березовую рощу. Вернее, на холмы возле нее — где город не мешал небу, где оно было рядом — со всеми звездами!

Я купила его на рынке. Сто лет мечтала о собаке, и дома говорили — потому что достало мое нытье: «Ну ладно, если будет не слишком дорого….».

Наш Птичий рынок был обычно скуден. По субботам-воскресеньям стояло два-три человека с коробками в ногах. Там в сухой траве шевелились длинные уши кроликов. В сетчатых клетках — «на полусогнутых» — сидели куры. Из мешков доносился визг поросят — невидимых. Ни разу не увидела я в детстве поросенка, всегда — в мешках.

Иногда какая-нибудь тетка выносила котят. Медленно прохаживалась, прижимая их к груди, закутанных в платок: «Возьмите в добрые руки! За десять копеек — чтоб прижились!»

А тут сидел на складном стульчике мужик, в ногах у него стояла сумка, а в сумке спал щенок.

— Почем? — спросила я, решив, что если не очень дорого, то это судьба.

— Пять рублей.

Щенок был цвета песка, позже я услышала название — «палевый».

Я взяла его в руки — тяжелый, сонный. Совсем младенец собачий.

— Овчар, — сказал Митя, — Точно тебе говорю. Вот только цвет….

Те, чье детство пришлось на советскую пору, помнят волшебные слова — «немецкая овчарка». Эта порода была героем почти всех собачьих фильмов той поры — Мухтар, пограничный пес Алый… Добыть овчаренка было непросто — предстояло долгими месяцами стоять на очереди в клубе служебного собаководства, сдавать экзамены по техминимуму — этим определялось, можно ли тебе доверить породистого пса. А ночами детям снились острые уши, улыбающаяся морда, и умные глаза будущего друга и защитника.

— Мить, — сказала я и прижала щенка к себе, — Меня, конечно, дома убьют…

— Скажем, что это я тебе подарил на день рождения, — и он полез в карман за пятеркой.

И правда, дома едва не убили. Самовольница, навязала не шею семье живое существо…Никто, видимо, не думал, что о собаке я мечтала всерьез. А теперь вот он, зверь, стоит, широко расставив лапы, и прудит лужу.

— Кончилась моя спокойная жизнь, — повторяла бабушка, — А я мечтала, когда выйду на пенсию…

Это была вечная присказка, и бабушке не стоило лишний раз повторять, о чем она мечтала — я это знала наизусть. Вязать она мечтала — вволю, плести спицами узоры из разноцветных ниток. Растить цветы в саду — тюльпаны, ромашки, розы…

В ней сочеталась жажда заработать лишнюю копейку к крошечной пенсии в сорок шесть рублей: «Мы люди тэмни, мы любим гроши» — это была ее фраза. С удивительной бесшабашностью и легким отношениям к этим деньгам — кровь ли польских дворян говорила тогда в ней? Она дарила знакомым не только букеты, но и свитера, над которыми сидела по месяцу. А деньги, заработанные стоянием на рынке с теми же цветами — весь день, летний, жаркий — деньги эти она ссыпала мне в руку:

— Поди, купи самых лучших конфет.

Дедушка, в конце концов, проявил привычную для него разумную строгость. Хорошо, пусть будет собака — внучка отличница, заслужила. Но четвероногое существо должно жить на улице и порога дома не переступать!

Только если на улице был лютый мороз, и ветки деревьев казались отлитыми из черного стекла и хрупкими, а пар, идущий изо рта, был густ и осязаемым — это уже за минус тридцать мороз — только тогда Дику дозволялось переночевать в маленьком коридорчике.