И снова о любви - страница 3

— Дома, миссис Митчелл, — пролепетала Саммер, и мне показалось, что она отвечает как мамина ученица. Дети боялись мою мать и чуть не писали в штаны, когда она рявкала своим хриплым голосом на весь класс.

Дома в квартале, где жила Саммер, все как на подбор отличались двойными парадными дверями, величавыми эркерными окнами и элегантными крышами. Когда мы припарковались у тротуара, ее родители обустраивали крохотную клумбу во дворе.

Мы жили на Флэтбуш-авеню, наш дом не был ни большим, ни величавым, а почти таким же, как у Эвелин: кирпичный, двухэтажный, с тремя спальнями, сорока лет от роду, но гораздо уютнее. На нашей лужайке возвышалась оставленная прежним хозяином статуя святой Анны. Я была уверена: она знает, что ее бросили. «Это мать Пресвятой Девы Марии, — сказала мама. — Выселить ее — большой грех». В дождливую погоду по щекам святой Анны лились слезы.

Узнав про статую, Эвелин решила, что мы спятили. Она всегда закатывала глаза, когда мать вспоминала о религии. Сестра называла маму липовой католичкой — одной из тех, кто ходит в церковь как в кафе, чтобы следовать тем законам, что им по душе. Мы и в самом деле посещали службу лишь изредка, на Рождество и на Пасху, и не воздерживались от мяса по пятницам во время поста. Однажды мама даже подписала петицию за разрешение абортов, которую нам принесла дама из Национальной организации женщин. «У женщин должно быть это право, — заявила мать, поймав мой насмешливый взгляд. — В мире и так полно нежеланных детей». Я посмотрела на святую Анну в голубом со сколами платье, с покрытой золотой шалью головой, держащую на руках малышку-дочь, и в то мгновение мне показалось, что вид у нее печальный.

— Саммер с кем-нибудь встречается? — спросила мать.

Через несколько часов после возвращения от Эвелин мы сидели в гостиной и наслаждались ветерком, проникавшим в комнату сквозь противомоскитную сетку. За окном слышался треск пиратских петард. Я красила ногти на ногах и в сумерках едва различала, что делаю, но включать свет не хотелось, потому что темнота скрадывала неказистую мебель и делала незаметной дырочку в диване — в прошлый сочельник мама, перебрав эгг-нога,[1] случайно прожгла обшивку сигаретой.

— Пока нет. Со студентом они расстались, — сказала я, вспоминая других бывших парней Саммер.

Как-то раз я поинтересовалась, скучает ли она по ним. Саммер пожала плечами и ответила: «Я не часто вспоминаю мальчиков из прошлого. С ними было хорошо, но в моем будущем им не место». Меня удивило ее безразличие, однако я решила, что она, возможно, права.

— Значит, она сейчас без парня? С ума сойти! — сказала мама, попыхивая сигаретой.

Мне не нравилось, что она так много курит. Не хватало, чтобы она заболела или чтобы в конце жизни ей пришлось ходить с кислородным баллоном. Раньше я умоляла ее бросить, но она и не пыталась — слишком сильно укоренилась привычка. Или упрямство не позволяло. Курение было для нее еще одним маленьким удовольствием. Так что теперь я переживала за нее молча.

— Влипнет Саммер когда-нибудь, если ты понимаешь, о чем я.

Еще бы! Я прекрасно помнила, как мать предупреждала Эвелин — все без толку. На зимних каникулах в выпускном классе Эвелин сообщила родителям, что «влипла». Затем она получила свидетельство о среднем образовании, перед Пасхой вышла за Патрика, а дождливым июньским утром родила Кирана.

Позже я заняла ее спальню. Еще до того, как мы успели доесть остатки свадебного торта Эвелин, мама навела там порядок. «Студия» — так теперь называлась у нас эта комната. Там я рисовала интересные лица. А они попадались повсюду — в школе, в метро, в супермаркете. Свои работы я показывала только маме и учителям рисования, потому что другие оценить не могли. Мама подмечала особенности разреза глаз, изгиба рта. Она считала, что мне передались ее художественные способности, те самые, благодаря которым она сочиняла свои романы, которые никогда не заканчивала.

«Я могла бы стать писателем, — порой говорила она. — Или редактором в большом издательстве». Потом, посмотрев на меня, улыбалась, словно все это чепуха, и добавляла, что я — ее лучшее творение. И что у меня будут все возможности, которыми она так и не смогла воспользоваться.