И так же падал снег - страница 21

В просвет крыши, где солома обвалилась, виднелось звездное августовское небо, и мы, разговаривая, все смотрели на него. И вдруг звезды исчезли, отверстие в крыше накрыла какая-то тень, что-то зашуршало над нами, а потом снова открылось оконце с россыпью звезд, и мать шепотом спросила:

— Что это, Санюшка?

— Не знаю, — ответил отец.

— Тихо-тихо! — зашептал я. — Сейчас вы услышите, как он закричит.

— Кто закричит?

— Тсс!..

Мы лежали, не дыша, прислушиваясь к шорохам ночи.

Кто-то живой и тяжелый сидел на стрехе крыши, осыпая труху, и тоже чего-то, видимо, ждал.

— Это… — прошептал я на ухо отцу, но он приставил палец к моим губам, чтоб я не спугнул птицу: он тоже догадался, кто сидит на крыше.

Наконец мы услышали, как птица оттолкнулась от стрехи и замахала крыльями.

— Это филин! — выдохнул я, и словно в подтверждение моих слов, он заухал где-то вдалеке, над чащей леса.

— Он всегда садится на наш сеновал, — сказал я в полный голос и со знанием дела. — Я его несколько раз видел…

— Как-то все удивительно здесь и даже страшновато, — сказала мать.

— Это с непривычки, — сказал я. — Когда чего-нибудь боишься, надо обязательно разузнать, кто там. А под одеялом всегда страшно, думаешь: вот-вот тебя кто-нибудь схватит.

— И ты тут спал один? — спросила мать.

— Ну да, — сказал я. — Приходил, открывал калитку и забирался на сеновал. Когда все узнаешь, ничего страшного…

— Откуда приходил?

— Да с гулянки, — сказал я небрежно.

— С кем же это ты гулял? — развеселился отец.

— Да с Семкой. Мы с ним хорошие друзья!.. Хотите, я вам песню спою:

— Ну и ну! — сказала мать. — Это ты и в школе, чего доброго, споешь!

— Давайте-ка спать, — сказал отец. — Утро вечера мудренее.

Наутро начались сборы. Снова дядя Гриша обустраивал телегу, тетя Маруся вынесла из прясла ворох сена — и он уминал его, чтоб оно не стояло горбом, а лежало ровно по всей телеге. А я прощался с Васькой, который уже заметно подрос и был вровень со мной.

— Еще на пристани ты с ним наобнимаешься, — говорила мать, — а сейчас надевай рубашку и пиджачок: в поле — ветер, как бы не простудиться.

— Я закалился, мне ветер нипочем! Правда, тетя Маруся?

— Правда, правда, сынок! Но все равно ты рубашку-то надень, ежели мать говорит…

— Эх, Вась-Вась! — гладил я жеребенка по гладкой, шелковистой шее. — Вот мы с тобой и расстаемся.

— Ей-богу, твой он будет! — растроганно сказал дядя Гриша. — Подарю я тебе его насовсем.

— Ур-ра! — крикнул я и, показав Ваське сахарок, стал бегать по двору — играть с ним в догонялки…

Он был мой баловень, и я всегда его обихаживал. Но как-то раз, проспав зорьку, заторопился и совсем о нем позабыл. Открывая калитку, я почувствовал, как кто-то схватил меня за ворот и тянет назад. Испуганно обернувшись, я увидел плутоватую мордочку Васьки — он словно говорил мне: «А где гостинец?»

Пришлось задержаться, отломить кусочек хлеба, посыпать его солью и поднести на ладони своему дружку. Так он меня проучил, чтоб я о нем никогда не забывал…

Я купал Зорьку в озере, и он плавал всегда рядом, высоко подняв мордочку и следя за мной своим круглым коричневым глазом. А когда выходили из воды, Васька носился кругами и взлягивал длинными задними ножками, осыпая нас песком.

— Ах ты, фулюган! — носились за ним ребята, но не обижали Ваську, он был очень симпатичный и веселый парнишка…

Тетя Маруся со всеми расцеловалась, кончиком платка утерла слезы и махнула рукой:

— С богом!

Телега затарахтела по улице, изо всех окон глядели на нас любопытные глаза, ребята — мои сверстники — бежали рядом с телегой до самой околицы, потом враз остановились и долго глядели нам вслед. Я все махал и махал им кепкой, пока дорога не свернула за рощу, скрыв от нас славное село Полянки.

Кругом желтело жнивье, маячили стога соломы, спокойное августовское солнце поднималось над лесом, начинало пригревать землю, баюкать тишину безлюдных полей. Какая-то сладкая грусть щемила сердце, не думалось ни о чем, ничего не хотелось, а так бы вот ехать и ехать — в бесконечную даль, под благостным этим солнцем, под светло-голубым небом, где висит ястреб на невидимой ниточке и смотрит на нашу землю…