И так же падал снег - страница 47
Выхожу из своей комнатки, подбираюсь на цыпочках к лежанке, тормошу Нюру за плечо.
— Ох! Ух! — отмахивается она от меня и глядит безумными глазами.
— Ты чего стонешь?
— Ох ты, господи! Хорошо хоть разбудил! Насел он на меня, душит…
— Кто насел? Кто душит?
— Да все он же, о ком говорили-то!
— Домовой, что ли? — улыбаюсь я.
— Фу-фу! — машет она рукой. — Не называй его на ночь-то! Господи Сусе Христе!..
— Вы чего там, полуночники? — доносится до нас голос матери. — Время — час, а вы все еще не угомонитесь!.. Завтра пораньше надо будет встать, спите давайте!
— Вот, — шепчет Нюра, — кашу-то не подсыпали на загнеток. Умаслить бы надо его, чтоб не душил другой раз.
— Подсыпем, — улыбаюсь я. — Умаслим.
— А ты чё проснулся? Тоже, небось, он на тебя насел? — глянула она на меня ясными глазами.
— Я его чуть не поймал, да он выскользнул из рук!
— Его не спымаешь! — улыбнулась Нюра. — Как увидишь, так руки-ноги отымутся…
— А вот у меня не отнялись, да не попался шибыздик!
— Какой шибыздик?
— Ладно, давай спать, — проговорил я и отправился в свою комнатку…
Выключив свет, я долго лежал с открытыми глазами, глядел в темный квадрат окна, где звездные накрапы то появлялись, то снова исчезали, а на лежанке вздыхала Нюра в кромешной темноте…
Я не заметил, как заснул, а утром мать разбудила меня:
— Вставай! Вон уж Тина светит нам в окно. Пора собираться в школу…
С Валентином Беляниным мы познакомились, как говорят, совершенно случайно: каждое утро он открывал окно и пускал зеркалом «зайчиков», направляя их на наш дом, стоящий на бугре. Солнечный лучик пробегал по стене дома и однажды остановился на нашем окне. Я схватил зеркало с комода, поймал светлого «зайчика» и вернул его в окно двухэтажного деревянного дома, который стоял под горой, в Кошачьем переулке, и откуда светил мне Валентин. Так мы просигналили друг другу, а когда встретились, то оказалось, что будем учиться в одной школе, в одном 6 «б» классе.
Последнюю неделю перед новым учебным годом мы целыми вечерами сидели в его комнатке, делая копии с портретов Горького, Шаляпина и Ушинского. Тина смастерил увеличитель с линзами, которыми можно было наводить на фокус, и на ватманском листе, прикрепленном к стене, мы обводили карандашом точное отражение фотоснимков, вставленных в аппарат. Не очень трудно было обвести по контуру все черты Горького или Шаляпина, и когда мы заканчивали работу и включали свет, перед нами вставали точные копии выдающихся людей. Потом карандашные линии мы обводили тушью — и портреты получались на редкость точными и даже живописными. Мне эта затея здорово понравилась, а Тина говорил, что портреты мы подарим школе.
Школа находилась от нас неподалеку, на улице Городецкого, можно было добежать до нее за пять минут, не то что с улицы Вознесенской до Суконки, куда надо было добираться мне добрых полчаса, и то, если на пути не встретится какая-нибудь орава ребят, с которыми мы постоянно воевали. А теперь — спустился с горы, стукнул в окошко Тине и по Кошачьему переулку — напрямик — три минуты, завернул за угол — вот она школа.
Раньше здесь было какое-то реальное училище, есть и спортзал, и актовый зал, учебные классы расположены по двум этажам. Когда я ходил записываться в эту новую для меня школу, все успел рассмотреть и увидеть, и мне в ней понравилось больше, нежели в старой, что стояла в Суконной слободе.
Тина учился здесь с первого класса, ему тоже нравилась эта школа и — особенно — учителя, которые всячески поощряли способности учеников. Они будут очень рады, повторял Тина, когда мы в начале учебного года сделаем школе такой подарок. Может быть, наши работы даже вывесят в актовом зале.
В Кошачьем переулке Тину прозвали маменькиным сыночком, потому как он ни с какой уличной шалагой не водился, все больше сидел дома, что-нибудь мастерил, слушал радиоприемник, заводил патефон с новыми пластинками. У него был почти весь Леонид Утесов, пластинки с цыганскими романсами, танго и фокстроты.
К тому времени, как я с ним познакомился, я тоже отстал от Ленькиной оравы, все вечера проводил с Тиной, где мы «после работы» прослушивали грампластинки, учились танцевать в их большой комнате — под руководством его старшей сестры Аннушки.