И так же падал снег - страница 59

— Вроде бы все! — ответил Новиков и сделал шаг в сторону.

— Товарищ лейтенант! Радист Полынин прибыл и ваше распоряжение!

— А рация где?

— В тачанке, товарищ лейтенант.

— Добре! — улыбнулся начальник заставы и повернулся к старшине: — Быстро разгрузить и помочь радисту установить рацию…

Тачанку окружили свободные от наряда пограничники, стали помогать Новикову стягивать брезент с возка, а лейтенант Ветчинкин, потирая руки и весело поглядывая на Полынина, сказал:

— Ну вот, теперь и у нас есть свой Кренкель!..

Если провести прямую линию вдоль стены, у которой я сижу, то она пересечет дорогу и длинный ряд наших хозяйственных построек — бывших складов Прутско-Дунайского пароходства, переоборудованных для нужд заставы. Начинался этот ряд с городка овчарок, вольер которого вплотную примыкал к деревянной избе с огромной печью. Здесь была кормокухня. За ней шли конюшни, легкие постройки каптерок, а в самом конце, у виноградника, стояла маленькая, в одно окно хатка — моя радиостанция.

Напротив, через двор, возвышалось белокаменное двухэтажное здание. Нижний этаж занимал политрук Лепешкин, наверху жил начальник заставы лейтенант Ветчинкин. Штабные офицеры, навещавшие заставу, подтрунивали: «Хороший бутерброд…»

Старшина Наумов довел Полынина до крайнего домика и, открыв дверь, по-хозяйски сказал:

— Располагайся, как дома, Кренкель…

Даже повар в белом колпаке и рабочем халате пришел посмотреть на его действо и с земли прицеливался глазом, подсказывая, какой конец канатика надо подтянуть, чтоб антенна повисла над крышей симметрично и была как струна.

Зашел на рацию и политрук Лепешкин. Он все внимательно осмотрел, провел по подоконнику пальцем и дал распоряжение дежурному по заставе, чтобы на окно повесили марлевую занавеску — от комаров.

Полынин сразу почувствовал себя среди добрых людей, которые, казалось, давно ждали его и рады, что он наконец прибыл. Полынин благодарил судьбу, что она привела его на заставу, и смеялся в душе над земляком Батиным, оставленным после школы радистов при штабе. Тот искренне сожалел, что Полынина не оставили на «центральной» — как окончившего школу с отличием. Тогда Полынин не знал, что ответить земляку, а теперь… Да ни на какую штабную службу он не променял бы теперь заставу!

Красный уголок занимал вторую половину длинного одноэтажного дома, а первая была целиком во владении старшего повара Сопина. Деревянная стенка отделяла кухню от столовой, и Сопин вырезал в ней окно для подачи блюд.

Кухня — святая святых Сопина — была запретной зоной, и входили туда беспрепятственно лишь дежурные по заставе. Там Сопин чудодействовал и в часы раздачи пищи показывался только в окошечке.

В день приезда Полынин сидел в просторной столовой один, а Сопин выглядывал из окошка, чтоб уследить, когда он управится с борщом, и вовремя подать второе блюдо. Все это показалось Полынину забавным, но с первой же минуты он понял, что таков здесь порядок.

Сопин был мастером своего дела, явно подчеркивал всю значительность своей профессии, и, как потом выяснилось, надо было есть со вкусом и чувствовать разницу между вчерашними и сегодняшними щами. Безразличных к пище, не знающих цену его «произведениям», Сопин не любил и считал, что в еде познается человек. Он рад был закормить каждого, кто замечал все особенности нового блюда, изобретенного им сегодня. Таков был этот Сопин, которого за пределами кухни можно было принять за простецкого парня, не подозревая, что в нем живет душа кулинара-художника…

Когда Полынин сказал, что за всю свою службу такого борща еще нигде не ел, второе блюдо — гречневая каша со шкварками — Сопин подал ему не из окошечка, а принес уже сам на подносе и сел напротив, чтоб объяснить разницу между простым служакой и следопытом, который и в жару, и в холод пропадает по нескольку часов кряду на участке. Простой солдат может обойтись и без разносолов, а часовому границ нужна калорийная пища. Это было убедительно, и Полынин после легкого завтрака в штабе отряда уплетал заставский борщ за обе щеки и кивал головой в знак согласия.

Он сразу попал в число любимчиков Сопина, а к вечеру, когда повар побывал на рации и примерил наушники, поражаясь тому, как эти точки и тире Полынин переводит на человеческий язык, стал его лучшим другом. Он разглядел в радисте мастера и проникся неподдельным уважением к его работе.