И в болезни, и в здравии, и на подоконнике - страница 13

Уж лучше бы молчала.

Льюис не хотел говорить о погоде. Он хотел знать, чем же, черт побери, занимается эта загадочная контора. Почему они едут в школьную библиотеку, потом – в магазинчик оккультных товаров, а оттуда – в ломбард? Что написано в тех бумажках, которые постоянно листает Ругер? Почему она никогда не говорит по телефону? Что здесь вообще, черт побери, происходит?!

Но Ругер ничего не объясняла, а Льюис не спрашивал. Он просто крутил баранку и представлял, как пошлет все к черту. И Ругер эту самодовольную, и вечно скалящегося Манкеля, и работу кретинскую, никому не нужную. Вот просто врубит аварийку, припаркуется у тротуара и уйдет. И гори оно синим пламенем.

А потом Льюис представлял отца – его испуганный, разочарованный взгляд – и ехал туда, куда сказали. Потому что нормальная, в общем работа. Получше, чем в такси. И платят отлично.

- Западная Сто Тридцать Девятая улица, триста шестой дом, - Льюис притормозил перед высокой кирпичной лестницей и заглушил двигатель. – Вас проводить?

- Нет, спасибо, - Ругер повесила на шею сумку, как почтальон, и быстрым движением пятерни пригладила волосы. – Я минут через двадцать вернусь. Отдыхайте.

Равнодушно кивнув, Льюис откинулся на спинку кресла. Он безразлично наблюдал, как Ругер взбежала по рыже-красным ступеням, открыла тяжелую дверь и нырнула в плотный сумрак парадной. На улице было пусто, только крупный серый кот вынюхивал что-то в траве у куста. Льюис постучал в окно. Кот оглянулся, презрительно хлестнул хвостом и направился в узкий проход между домами. Там он вспрыгнул на контейнер с отходами, еще раз покосился на Льюиса и начал старательно намывать себе задницу.

- Ну и пошел нахрен. Приятного аппетита, - Льюис показал коту средний палец. И замер, вытаращив глаза. Окно над цокольным этажом разлетелось, засыпав проулок стеклянным дождем, и прямо на кота сиганул мужик в кожаной куртке на голое тело.

- Блядь!

Льюис вылетел из машины до того, как осознал происходящее. Короткие обрывочные мысли проносились в сознании, как трассирующие пули. Ругер вошла. Специальный отдел расследования. Мужик выпрыгнул.

И Льюис, перемахнув через капот тойоты, рванул вперед. В несколько прыжков он пересек тротуар, влетел в проулок и врезался в стриптизера-десантника, как таран.

- Стоять, сука!

Прыгун опрокинулся на спину, перекатился и выхватил что-то из-за пояса.

- Ступефай

Инстинктивно Льюис нырнул вбок, пропуская мимо корпуса ярко-красную вспышку.

- Деффиндо! Деффиндо! Ступефай!

Ошеломленный, Льюис еще пару раз увернулся от летящих в него очередью вспышек, а потом красная искра догнала его и чугунной тяжестью ударила под дых. Льюис опрокинулся, с размаху приземлившись на локоть.

- Деффиндо!

Нырнув лицом в грязь, Льюис пропустил вспышку над собой, и мусорный бак сзади разлетелся, осыпав его гниющими объедками.

- Протего! – проорал знакомый высокий голос, и над Льюисом распахнулся шатер из мерцающего света. – Иммобулюс!

- Бомбардо!

- Конфундо!

Десантник запнулся, качнулся как пьяный и медленно опустился на колени. Он все еще пытался прицелиться, но рука гуляла, как у контуженного, а в глазах застыло глубокое стеклянное изумление.

- Да ляг же ты, гандон! – Ругер шагнула вперед и пинком вышибла у него оружие. Описав в воздухе дугу, оно свалилось в грязь прямо напротив Льюиса. Он наклонился вперед. Это была деревяшка. Ну или пластик, покрашенный под деревяшку. Тонкая и короткая хрень, которую можно переломить двумя пальцами, без магазина и даже без аккумулятора.

- Инкарцеро, - устало выдохнула Ругер, и лежащего мужика опутали прозрачные ленты из света. – Пиздец.

С выражением глубочайшего охренения на лице она подошла к Льюису и села на землю – прямо в густую маслянистую лужу, вытекающую из-под мусорного бака.

- Шесть дней всего. И я проебалась. Шесть, сука, дней. Петер меня убьет.

Вид у Ругер был такой растерянный и несчастный, что рот у Льюиса открылся сам по себе – на голых рефлексах, без участия мозга.

- Да ладно. Ничего же, в общем, и не произошло, - он обвел взглядом глубокие трещины в стенах. Кирпич кое-где оплавился, стекая медленными тягучими каплями, как растаявший на солнце шоколад. – Ну, то есть, все живы.