«…и вольностью жалую» - страница 15

Первое — грамотеям: чтоб написали именной указ в Оренбург Рейнсдорпу, всем господам и всякого звания людям. «Выдите вы из града вон… Никто вас от нашей сильная руки защитить не может». Грозные требования посылал, чтоб в страхе держались… Пусть не думают: ежели отходит в Берду, так, значит, тягость осады снимает.

Второе повеление было куда важнее и затрагивало всех советчиков. Призвал он их к себе и объявил, что отныне учреждает Военную коллегию. А на попечение оной возложил все хлопоты по армии — указы, жалобы, судейство, снаряжение.

Прослышав о том, казаки обрадовались. Но, когда приказал Пугачев иным из них стать судьями коллегии, вздумали отговариваться: Витошнов старостью, Шига-ев с Твороговым должностями — дескать, уже имеют назначения: один над провиантом стоит, Творогов — илецким полком командует.

Творогов с Шигаевым и надоумили Емельяна эту самую коллегию учредить. Хотел Емельян сделать Творогова главным судьей, так тот наперед себя Витош-нова выдвинул: он старший по возрасту. А когда Пугачев сказал: ну, так быть тебе над секретарями верховодом, канцелярией править, Творогов и тут отговорку нашел — грамоты маловато. Что за человек! И делом заправлять норовит, и в тени остаться! Емельян рассерчал:

— Другие вовсе неграмотные! И есть кому написать, а тебе труд невелик — знай подписывай.

Творогов заикнулся было еще что-то сказать, но Пугачев голос повысил, запретил перечить, приказал делать, как он велит.

Со вздохом поклонился Творогов, показывая, как без охоты соглашается. Но к делу приступил тут же так рьяно, будто только и ждал, когда сможет по-своему крутить. И в секретари коллегии сразу предложил знакомого ему илецкого жителя Горшкова, а одним из судей определил шигаевского знакомого Скобычкина.

Не отказал Пугачев в назначении этих людей на должности — Творогову и Шигаеву виднее, с кем дела вершить, — только когда утвердилось все, опять увидел: и в коллегии оказалось много новых казаков, а те, кто прежде с ним рядом стоял, вроде ненароком в сторону отодвинуты. Ни Зарубин-Чика, к примеру, ни Мясников в коллегию не попали.

— А где Чика? — спросил Пугачев и велел кликнуть, полагая, что надо поставить и его на какую-нибудь должность.

Творогов словно учуял это и сказал, умаляя зарубинские доблести:

— Но он токмо хорунжий, государь.

— А я захочу, так и графом будет! — отрубил Пугачев.

Творогов с обходительной уступчивостью начал кланяться:

— Это уж как изволите, ваше величество.

Зарубин явился, но в тот же час ввели к «царю» приезжего татарина. Встревоженный Овчинников сказал:

— Выслушай его наискорейше, государь, сурьезное известие.

Робея перед «императором», татарин поведал, что прислали его из деревни Сармановой, где узнали о приближении по Казанской дороге правительственного войска. Из самого Петербурга на усмирение мятежников под Оренбург идет генерал-майор Кар. Солдат у него полторы тысячи, пушек пять.

Недосуг сделалось Пугачеву заниматься дальше коллегией — слух о генерале и впрямь наисерьезнейший. Приказал он Овчинникову без промедления забрать под свое начало пятьсот казаков с шестью пушками и выступить навстречу тому генералу.

Взглянув же на Зарубина, добавил:

— А в помощники тебе, атаман, определяю Чику. Сообща все решайте. Будет у тебя фельдмаршалом!

И победно посмотрел на Творогова, да и на всех остальных яицких — не захотели простого хорунжего в коллегию принять, так вот вам — получайте фельдмаршала, графа Чернышева! Таковой президент в Петербургской военной коллегии сидит. А теперь, значит, пусть и у них будет!

К вечеру Овчинников и Зарубин выступили из Берды.

А еще немного спустя стало известно, что в помощь генерал-майору Кару направлены правительственные войска и из других мест — с севера по Самарской линии движется с трехтысячным отрядом симбирский комендант полковник по фамилии тоже Чернышев, с востока из Орской крепости идет бригадир Корф — у него две с половиной тысячи войска при 22 орудиях. Из сибирской стороны — генерал Де-Колонг. И все они должны соединиться под Оренбургом, чтобы в прах разбить Пугачева.

Выходит, пока целый месяц без толку наскакивали повстанцы на крепкие оренбургские стены, царица Катька в Питере времени даром не теряла. И сколотила против них изрядную силу.