И восстанет мгла. Восьмидесятые - страница 13

— Надя, ты и вправду отважная женщина, — стараясь загладить бестактность Тоньки, мягко произнесла Фролина. — Я вот о втором пока и не думаю.

— Никакая не отважная… Я, как прознала, аборт сделать хотела, — негаданно для себя разоткровенничалась Панарова, нахмурив прямые брови и мотнув головой, будто отгоняя неправедные прошлые мысли. — Но гинеколог сказала: «Третий аборт за четыре года, если пойдешь — матку уберем, так что рожай». Куда деваться-то?.. Как-нибудь на картошке да на поросятах вытянем. Мать моя будет помогать. У нее в деревне корова своя и свиньи… От его-то алкашей ничего не дождешься: никакую живность, кроме курей, не держат, гуляют только да еще и его спаивают. Как к своим уедет — так на две недели запой. Уж на развод хотела подавать, а тут вот как вышло… Лешке все время неможется — кашель, бронхит… Хоть бы раз свекровь приехала с ним посидеть, помочь! Все недосуг… И денег отродясь нет, хоть оба пенсию получают.

Козляевой вдруг стало невыносимо безотрадно от щемящей жалости ко всем несчастным бабам в стране. Очи заблестели нетрезвой слезой, она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться.

— Ничего, Надьк… Старший, не увидишь как, в школу пойдет. Будешь рада, что родила второго. Лишь бы не спились и в Афган не загремели… Говорят, якобы уже и к нам в Бахметьевск гробы присылали, — сжав кулачки, Тонька почувствовала, что слезы уступили место злости. — Брать-то наших будут, не секретарских и не директорских — они-то своих сынков отмажут, суки гребаные!.. Ладно, что у меня дочка, — неожиданно вдруг вспомнила она.

Потирая с мороза руки, в переднюю ворвался, слегка пригнув голову, чтоб не задеть о притолоку, плотоядно улыбающийся Фролин.

— Ну что, девчата, танцы до утра? — заорал он, всполошив вздрогнувшую женскую камарилью. — Давай, тезка, вруби погромче!.. Пошли, пошли, в конторе, поди, засиделась! — тянул он с дивана Алешину маму, другой рукой поднимая не противившуюся супругу, успевшую неприметным движением распустить светло-каштановые волнистые волосы и с обожанием глядевшую на компанейского мужа.

Анатолий с Семеном опять уселись за стол в задней, что-то вяло ковыряя вилками и изображая полнейшее безучастное равнодушие к действу в зале.

В молодости гитарист-самоучка, «слухач», не знавший нотной грамоты, Панаров подбирал на слух любую мелодию, сочинял и пел песни, с сельским ансамблем исколесил много соседних городов и весей. Даже мама Алеши подчас в наплыве чувств признавалась, что полюбила его за голос и за песни под гитару. Но все это было до свадьбы.

«За ним постоянно бабенки беспутные ошивались. После концерта закроются в ДК, вина ящик возьмут и невесть чем там с ними занимаются, — со справедливым возмущением, бывало, вещала она подругам. — Ну, я ему до свадьбы жестко обозначила — будь я либо твоя развеселая жизнь с вином да гитарой».

Сроду Алеша не видал папу ни с гитарой, ни поющим, ни танцующим. Наверно, папа выбрал. И разучился совсем. И даже вино перестал пить… Приохотился пить водку.

Танцы взрослых как обязательная часть программы праздничного застолья мальчику не нравились. Мама как-то чудновато мелко подпрыгивала, тетя Тоня тишком взвизгивала и над чем-то посмеивалась, когда жена Фролина поворачивалась к елке, а рука его в танцевальном движении опускалась в темноту, менявшую краски в такт ритмично подмигивавшим цветным огонькам электрических гирлянд.

Алеша начал кивать носом над мерно крутящимися катушками с коричневой, тускло отсвечивавшей в своем бесконечном беге между вальцами магнитофона ленточкой. Его уложили спать и сделали музыку потише по единодушному требованию заботливых нетанцующих отцов, хмуро и неподвижно сидевших за праздничным столом.

Новый год наступил, и скоро у него появится маленький братик или сестренка — последней мыслью мелькнуло в голове провалившегося в глубокий, усталый сон замаявшегося за вечер мальчугана.

Он уже не раз думал об этом, с интересом поглядывая на округлившуюся маму и ее выпирающий живот. Как это произойдет, Алеша представлял себе смутно. Беспокоило то, что со слов мамы выходило, будто ей непременно разрежут чрево и извлекут ребеночка оттуда. Мальчик со страхом воображал, как маме делают круговой разрез, отворачивая на сторону, как в консервной банке, снимают крышку из маминой плоти и из глубины конусовидной ямы достают нечто неведомое.