Ich hatt' einen Kameraden (У меня был товарищ) - страница 13
Ему уже было 49 лет, но усы его были черны и густы, словно у кайзера.
Они были опытными вояками, и потому совершенно не расстроились, когда узнали, что дивизия аристократов пойдет в бой вторым эшелоном. Дивизия понесла минимальные потери в Польскую и Французскую кампании, что ж... Минимальные потери понесут и в Восточной. Это несомненно.
Потому они пока весело пили мозельское и закусывали его жареным мясом, ведя весьма либеральные разговоры. Да, да. Жареное мясо не закусывают мозельским в приличных домах. Но ведь война же!
Аристократы не боялись гестапо. Честь рода превыше. И если не фрондировать - чем заниматься?
Больше всего обсуждали весьма занятные приказы о поведении войск.
С одной стороны, генерал Хубе прав - полная безнаказанность по отношению к мирному населению может привести к падению дисциплины в войсках. Привыкший к безнаказанности солдат может повернуть оружие против командира. Офицеры, прошедшие хаос восемнадцатого года, прекрасно это знали.
С другой стороны, приказ это приказ. И его необходимо выполнять. Фронда хороша за столом, но не на войне.
И есть еще третья сторона.
Восток есть традиционная земля для колонизации. Славянин лишь раб, обслуживающий персонал для германского аристократа. И кровь Грюнвальда и Кунесдорфа требует отмщения. Нет ничего более страшного для Европы, нежели объединенные орды славян.
- Господа! Разрешите тост? - поднялся барон Бернд фон Фрайтаг-Лоригофен, держа в руке хрустальный бокал.
Разговоры немного утихли.
- Господа! Я предлагаю выпить за Германию, за победу немецкого оружия! Как бы мы не относились к ефрейтору...
Раздался легкий смешок, волной прокатившийся вдоль длинного деревянного стола, накрытого белоснежной скатертью.
Барон слегка повысил голос:
- Да, господа, к ефрейтору, но, ефрейтору, поднявшему Германию до невиданных высот... Вы знаете меня, я никогда не назову его вождем, но определенное уважение к нему я испытываю. Как никогда мы сильны, благодаря ему. Сегодня мы начали поход против большевиков. И мы закончим его в Берлине, вернувшись с триумфом! Нас будут забрасывать цветами! Выпьем же за это! Дойчланд, дойчланд, юбер аллес!
- Юбер аллес ин дер вельт! - подхватил гауптмана могучий хор рвущихся к небу голосов.
Гимн, естественно, пели стоя.
Германия! Германия превыше всего! Все остальное - пыль на сапогах солдат.
И бросок бокалов под ноги.
Большая часть не разбилась - польская земля оказалась слишком мягка.
Война прекрасна в такие моменты. Синее до белизны небо нежно обнимает июньскую землю. Легкий полог над летним столом. Послушные денщики, вовремя и бесшумно меняющие фарфор.
Прекрасно!
Когда спели гимн, встал полковой капеллан, пастор Дитрих Штранц, один из немногих недворян дивизии. Он, стерев пот со лба, поднял свой тост:
- И сбудется древнее пророчество: "Иисус же сказал им: видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено"! Мы выступаем на антихристианское, на противоречащее роду людскому сатанинское общество. Помните! Они Христа распяли - распяли жиды и римляне. А кто себя называл Третьим Римом? Москау! Никогда мы, европейцы, не называли себя преемником палачей нашего Господа, нашего Спасителя, - пастор немедленно осенил крестным знамением свое покачивающееся тощее тело. - Благословляю. Благословляю Христово Воинство, Германию, фюрера и нас с вами и... Господи! Покарай руками нашими еретиков!
- Прозит! - уже нестройно откликнулся хор голосов.
С каждым тостом солнце все ближе клонилось к горизонту и все больше пьянели от вина и будущих побед офицеры полка.
В четверть девятого, когда кители уже были небрежно расстегнуты, кому-то из молодых вдруг вспомнилась та самая песенка "Тру-ля-ля!". Обычно ее пели на своих выпусках молодые кандидаты в офицеры. Песня была непристойна, но... Но сегодня такой день...
К чести сказать, старшие офицеры немедленно удалились под благовидными предлогами - кто-то покурить, кто-то по другим неотложным делам. За столом остались лишь гауптманы и ниже.