Ich hatt' einen Kameraden (У меня был товарищ) - страница 17
- У кого ты воровал?
- У крестьян...
- То есть у тех, кто сейчас рядом с тобой сидит?
Фельдфебель опустил голову:
- Ты воровал еду у таких же мальчишек?
- Да... Но мама и сестренка...
Рота молчала.
- Ты не виноват, солдат. А кто виноват? Кто заставил десятилетнего мальчишку идти на воровство у ближнего своего? Кто вверг Германию в пучину ада?
- Жиды! Большевики! Англичане! - несколько голосов вразнобой.
- Да! И что случилось, когда фюрер взял власть? У каждого из нас появилась работа. Мы стали нормально есть. Наши женщины округлились. Вот ты!
- Я? - удивился Макс, когда обер-лейтенант ткнул указкой в него.
- Да, да. Ты. Сколько тебе лет?
- Гефрайтер Шнайдер! Девятнадцать лет!
- Не кричи, мы не на параде, - подмигнул пропагандист. - родился в двадцать втором?
- Так точно! То есть, да...
- Скажи, как ты жил в двенадцать лет?
- Ну... Папа купил мне велосипед. А потом, когда у нас появился "Гитлерюгенд", мы начали ходить в походы, на мотоцикле стали ездить. А один раз мы всей семьей съездили в круиз по Средиземному морю.
- Сила и радость?
- Так точно, герр обер-лейтенант!
- Вольно, я же попросил. Сколько ты там видел русских, в этом круизе?
- Ни одного!
- Вот! Вот вам пример - как жил простой рабочий раньше и как сейчас. Это ли не настоящий национал-социализм? И когда мы только начали жить нормально, когда мы вернули немцев в лоно Родины, жиды с Запада и Востока снова обрушились на нас. Сегодня ваши товарищи ведут бой с ними там! - офицер ткнул указкой на чернеющий ночью Восток. - Завтра, вслед за ними, пойдете в атаку вы. Вы - надежда просвещенного Запада.
Указка ткнула в заходящее солнце.
- И это не просто война. Это война, где ставкой стоит жизнь. Жизнь немецкого народа. Жизнь ваших матерей, ваших жен, ваших возлюбленных. Или вы предпочтете их отдать крючконосым вонючим евреям?
Рота загудела неодобрительно.
- Сейчас вы получите памятку немецкого солдата для Восточного фронта. Вы будете неуязвимы и непобедимы, если выучите эти двенадцать заповедей наизусть.
Офицер кивнул и его солдаты, распотрошив пачку, начали раздавать небольшие листочки каждому из танкистов.
- Думайте о фюрере. И фюрер думает о вас. От вас требуется лишь действовать. После войны вы обретете ясный ум и чистое сердце. А сейчас у вас нет нервов, нет сердца. Вы - механизм Рейха, способный уничтожить сто русских. Каждый из вас должен убить именно сто русских. Именно такова цена - один немец стоит сотню русских. Уничтожьте в себе жалость и сострадание. Ребенок, женщина, старик - все это лишь цели. Германец не может быть трусом. Убей их - и ты спасешь себя, свою жизнь и жизнь твоих любимых. Думайте о них, о Германии, о фюрере - тогда вы неуязвимы для штыка и пули. Железный принцип - с оружием может быть только немец! Завтра перед нами будет стоять на коленях весь мир! Убей русского - спаси себя. Убей сто русских - спаси Европу! Забудьте размышления, забудьте все немецкое, кроме Германии. Вы - люди действия. Вы - люди дела. Если сомневаешься - стреляй. Если не сомневаешься - стреляй. С нами фюрер и с нами Бог! Зиг Хайль? - полувопросительно крикнул оберлейтенант.
- Зиг! Хайль! Зиг! Хайль! Зиг! Хайль! - молодые солдаты восторженно вскочили на ноги. Те, кто постарше, встали медленнее, но с удовольствием: ноги очень затекли.
Когда Макс засыпал, он грезил о том, как убивает сотого русского. Когда же уснул, ему приснилось, что из багрового тумана вышел сто первый русский...
Потом он долго сидел на башне, стирая пот со лба и смотря на черный восточный небосклон.
В этот самый момент обер-лейтенант, сидя в неприметном "Опеле" трясся по грунтовой польской дороге и ругал фельдфебеля:
- Юрген, ты сегодня был очень неубедителен. Стоял, мямлил, как первый раз, честное слово.
Фельдфебель же расчесывал искусанную комарами шею и вяло отругивался:
- Да ладно тебе, Фридрих. Все нормально прошло.
Обер-лейтенант стащил черную перчатку с левой руки, размял пальцы:
- В следующий раз ролями махнемся. Ты будешь ветераном французской кампании. Мне осточертело инвалида изображать.