Икс, Игрек, Зет - страница 10

— И миллионеры были?

— Как же! Вот, Мельников, например, заводчик. Десятками миллионов ворочал. Или Федоров.

— Иван Федоров! — не выдержал Саня и тут же охнул: Сокол под столом больно пнул его ногой.

— Да, Иван. Этот держал в своих руках все пароходство на нашей реке… Пароход «Добрыня Никитич» знаете?

— Старый такой? С большими колесами?

— Вот, вот… Федоровский. Только тогда он казался великаном… Да… Пароходы шли на север, скупали там рыбу, пушнину, орех. За гроши. А потом Федоров продавал все это иностранным скупщикам: в Англию, Германию, Данию… Мошенник первой марки. И людей себе таких же подбирал. Фирма называлась «Федоров и К°», а в народе говорили «Федоров и Ша».

— Почему «Ша»? — не понял Саня.

— «Шайка», — пояснил Владимир Петрович. — А мы ведь с тобой, Саня, в его доме живем. Да.

Ребята встрепенулись. Даже Борис, сидевший все время с отсутствующим видом, и тот оживился.

— А в какой квартире он жил? — спросил Саня.

— В квартире! — Владимир Петрович усмехнулся. — Он весь дом занимал.

— Один? — ужаснулся Саня.

— Один. А строили дом по проектам его брата.

— Архитектор? — поинтересовался Сокол.

— Как сказать… Учиться-то учился. Все по заграницам: в Париже, в Берлине. Лет десять. Вечный студент. Да… Потом у него там неладно вышло. Избил, говорили, какого-то чина. Словом, выбросили из университета. Вот он вернулся домой и построил эту уродину.

— Почему уродину? — вступился Саня за свой дом; он им очень гордился. — С башней, со шпилем. Красиво!

— Как на чей вкус, — снова усмехнулся Владимир Петрович. — Да… Если он тебе так нравится, могу тебя обрадовать. В Подгорске стоит еще один, точно такой же. Тоже Федоров строил.

— В Подгорске! И письмо оттуда! — воскликнул Саня и снова ощутил пинок.

— Какое письмо?

— Да так, Владимир Петрович. Из их Дома пионеров, — вывернулся Сокол и сразу же спросил: — А почему он построил именно в Подгорске?

— Брат поселил его там после заграницы — вроде как руководить отделением фирмы, а на самом деле, чтобы он ему здесь не мешал. Да он и в Подгорске делами не занимался, только пьянствовал да обжирался. Такой обжора был — на всю губернию славился. Даже повара-немца с собой из Берлина привез, готовил какие-то там особые блюда. Никчемный человек. В купеческих семьях так частенько бывало. Один брат — зверь, комок энергии, другие — слизняки.

— Интересно, надо записать. — Сокол склонился над тетрадью, которую он предусмотрительно захватил с собой. — А как его звали, этого брата?

Владимир Петрович задумался.

— Сергей?.. Нет, не Сергей… Хм… Ксюша, — обратился он к вошедшей в комнату жене, — не помнишь, как звали второго Федорова, того, чудака заграничного?

— Федором, — ответила она, застилая стол белоснежной скатертью. — Главного Иваном, а того Федором, Федор Федоров… Ну, хватит вам старину ворошить, давайте чаевничать.

Только теперь, когда на столе появились хлеб, масло, варенье, аппетитное домашнее печенье, Саня вспомнил, что еще так и не ел. Мгновенно он ощутил зверский голод и накинулся на еду, не заботясь о нормах приличия, но все же краем уха прислушиваясь к разговорам за столом: не упустить бы что-нибудь существенное.

Но к купцу Федорову Сокол больше не возвращался — чересчур назойливые расспросы могли насторожить старика.

Лишь простившись у выхода и поблагодарив в изысканных выражениях Владимира Петровича за содействие историческому кружку, он спросил как бы невзначай:

— Да, а что с ними потом стало, с этими Федоровыми, неизвестно?

— Почему неизвестно? Федор — тот сразу исчез, вскоре после революции. Что-то он там натворил в своем городе. Пришлось срочно удирать от советской власти… Да. Слабый был человек, сгорел где-нибудь от водки.

— А Иван?

— Тот схоронился, дождался Колчака и снова был в силе. Потом ушел в горы, в белогвардейскую банду. Сам вешал, пытал — бешеный был. Зарубили его в бою… Ну, ребятки, если еще что понадобится, милости просим…

На улице Саня, радостно улыбаясь, схватил в шутку Борьку за воротник:

— Что? Теперь веришь?

Но Сокол предостерегающе приложил палец к губам: молчи!

Лишь в парке, выбрав уединенное местечко подальше от главной аллеи, Сокол произнес таинственным шепотом: