Императорский Рим. Книги 1-12 - страница 18

Плацидия прошагала тогда, изгнанная из Барцелоны убийцей её мужа Сингерихом, более двенадцати римских миль, а победитель ехал рядом на коне и издевался над нею. Вот и ударило королеве в голову, и она, ставшая по вине этого надменного варвара пленницей, упала в конце своего скорбного пути и потеряла сознание.

Потом лучшие врачи Рима лечили её, но не вылечили, а лишь загнали внутрь болезнь, которая время от времени давала о себе знать... И всегда она обострялась в самые критические моменты правления: теперь вот, накануне поездки в Рим, и когда снова в сенате против матери-императрицы и её сына плетёт заговор опасный их враг Петроний Максим... Да только бы один Петроний! Стоит только Плацидии отойти на какое-то время от государственных дел, как тут же головы дружно поднимают и другие... Они" давно хотят провести через сенат закон о запрещении регентства как таковой, и тогда вся эта свора сразу накинулась бы на бедного Валентиниана, который и так обижен природой, отчего матери жалко его до острой боли в сердце... Плацидия знает, что сенат (по крайней мере, нижняя его часть, состоящая из популяров), настаивал бы на передаче власти наследнику её дочери (если бы таковой имелся) или тому же Максиму, пользующемуся непререкаемым авторитетом не только у народных трибунов, но и оптиматов.

Плацидия вскоре разобралась, почему так легко удалось уговорить патрициев и популяров, тяжёлых на подъём, о выезде всего императорского двора в Рим и проведении триумфального шествия войск Аэция по Марсову полю. В сенате тоже рассчитывают на дружбу с прославленным полководцем, у которого в руках находится реальная сила в виде хорошо обученных и вооружённых легионов. Поэтому Петроний настроил настоящих последователей веры Иисуса, которых сейчас в сенате большинство, на то, чтобы вынесенное Плацидией предложение прошло. С одной стороны, они шли ей как бы навстречу, а с другой — отстаивали только свои интересы, тем более что интересы эти совпали. Но обе стороны знали, что это лишь случайное совпадение, ибо взгляды и нормы поведения их в корне различны. Императорская семейка, исповедовавшая арианство, недалеко ушла от язычества, поэтому во дворце процветали разврат, угодничество, казнокрадство, взяточничество... И как ни странно, но именно пороки — человеческие и государственные — и позволяли Плацидии удерживать власть — регентша-императрица, как кормчий на полузатопленном корабле, коим стала теперь Великая Римская империя, с помощью этих пороков, служащих вёслами, и продвигает его вперёд. Галла Плацидия уяснила для себя одну истину, что посредством пороков легче править разваливающимся государством, нежели посредством всяких достоинств... Хотя дело и безнадёжное, но в сложившейся ситуации (и в этом Плацидии надо отдать должное) она умело указывала, как веслать, чтобы ещё как-то оставаться на плаву. А матросы — её приближённые, находясь с ней рядом на борту, тоже хорошо усвоили, что если потонет судно, то потонут и они, поэтому из последних сил сражались с бурными волнами вместе со своим капитаном и пойдут на всё, чтобы отдалить от себя неминуемую гибель...

Ужасная боль снова пронзила виски Плацидии и отдалась в правую часть затылка. Императрица откинулась и застонала. Антоний, оказавшийся здесь, попросил одного из её слуг, более могучего, чем остальные, грека, подать ему лёд. Ульпиан сменил на голове императрицы повязку, и тут вошёл вместе с лекарем Евгений.

Пока врачеватель колдовал над больной, царский помощник спросил смотрителя дворца:

   — Ничего нового не узнал?

Евгений сразу смекнул, что имеет в виду хитрый евнух... Но ответил, как бы ничего не понимая:

   — Узнал... — и увидел, как насторожился корникулярий, вернее, насторожились его глаза, превратившиеся из серых в тёмные. Но продолжал говорить, как ни в чём не бывало: — В сенате снова поднимался вопрос о полномочиях нашей повелительницы... Петроний Максим ссылается на её повторяющуюся болезнь... Но, слава Богу, среди оптиматов есть разумные люди, и его пока не поддерживают.

   — Об этом, Октавиан, я уже знаю. Я ведь спрашиваю тебя о другом... — И, узрив по лицу Евгения, что тот больше ничего не скажет, снова спросил: — А в какого Бога ты веруешь, препозит?