Императорский Рим. Книги 1-12 - страница 19

   — Как в какого?! — удивился смотритель. — Как и ты, наша повелительница, император Валентиниан, молодая Августа — в Вездесущего Зиждителя нашего. Разве не так?..

   — Да, так. Но всегда ли ты верил в него?

   — Всегда.

   — А я, представь, — нет... В Александрии вместе с Джамной я поклонялся богу Митре, хотя мать у Джамны была иудейкой...

   — Мать-иудейка у этой чернокожей рабыни?!

   — Ну, положим, что у этой рабыни не чёрная кожа, и тебе это хорошо ведомо... А Джамну я не только знал, но и состоял с ней в интимных отношениях. Мать у неё — еврейка, она рано умерла, а отец — нумидиец из Африки, покинул сей белый свет, когда дочери едва исполнилось двенадцать лет... С этого возраста я и знаю Джамну. Тогда я был здоровым и привлекательным мужчиной...

   — Вот так новость! — воскликнул смотритель дворца.

   — Да, новость... А поделился я с тобой ею, так как нам вместе спасать свою госпожу. Без неё погибнем и мы... Поэтому мы должны быть откровенными между собой, — упрекнул евнух препозита.

«Ишь ты, об откровенности заговорил... Только где она была раньше, эта твоя откровенность?! Помнится, как ты старался заводить против меня всякие интрижки... Верны твои слова о том, что без своей госпожи погибнем и мы... И следовало бы нам быть откровенными друг с другом, но откровенничать с тобой, кастрат, всё же погожу...» — быстро промелькнуло в голове Евгения.

Плацидия простонала снова. Октавиан взглянул на императрицу, не в силах более видеть её искажённое болью лицо, вышел, а корникулярий положил на плечо лекаря руку. Тот поднял склонённую над больной лысеющую голову:

   — Тс-с... Августа засыпает. Но, думаю, сон у неё будет непродолжительным. Чтобы облегчить её страдания, я рекомендую ей эруку.

   — Эруку?.. Сколько я нахожусь во дворце, столько и помню, что императрица постоянно употребляет её... — сказал Антоний.

   — Ничего не поделаешь. Ибо эрука не только возбуждающее средство, но и болеутоляющее.

Через какое-то время ушёл и лекарь. Антоний поближе подсел к спящей императрице и стал изучать каждую чёрточку на её лбу, щеках, шее, подбородке, вокруг рта и глаз. Августа, несмотря на уже немолодые годы, выглядела и сейчас очаровательно в своей беспомощности; сон расслабил все члены, и она походила на взрослое дитя, — Ульпиан даже пожалел её... Ведь у Плацидии, как и у него самого, во дворце нет друзей, есть только сомышленники и подельники, знающие, что они живы до тех пор, пока жива их госпожа. Поэтому алчут золота, драгоценностей, приобретают на южном побережье Италии виллы, заводят свой штат обслуги, далее покупают корабли и берут для охраны надёжных славянских наёмников; но спасут ли они их, когда поменяется власть или когда хвалёная Римская империя окончательно улетит в Тартар. Туда, ей, конечно, дорога, ибо эта империя в целях выживания и укрепления себя пролила реки и моря крови разных народов. Одних она уничтожила совсем, и от их пусть малой, но цивилизации не осталось и следа, а других заставила, как затравленную охотником дичь, рыскать повсюду в поисках безопасности и куска насущного хлеба. Поначалу таким народом был израильский, потом империя с невероятной жестокостью стала истреблять христиан; добралась она и до африканских, галльских и средиземноморских колоний, но времена меняются, уже вера Христа завоевала сердца и самих римлян, малые народы и колонии перестали безропотно подчиняться издыхающему зверю и меньше теперь кормят его, и он, полуголодный, очумевший, способен лишь огрызаться. Не более того. И какая жуткая доля уготована тому, кто по воле судьбы должен ещё управлять этим полудохлым огромным чудовищем!.. И вот одна из таких несчастных, лежащая недвижимо, сама больная, тоже почти умирающая...

Но, жалея императрицу, Антоний жалел и себя, и одну женщину, ещё любимую где-то в глубоких тайниках его души, — Джамну. А молодую Августу тоже бы надо пожалеть?.. Но какое дело ему, Антонию Ульпиану, евнуху, до этой безумной вакханки, которая не знает, что делает... Душа её пока отзывается на доброту и любовь. Но лишь пока. Эти чувства нужны только ей; в деле управления государством они вредны... Хотя молодой Августе никогда не сидеть на троне, да и женщина, лежащая перед Антонием, покуда она дышит, не допустит того, чтобы дочь вышла замуж и родила... Гонории давно уготована незримая тюрьма, и она уже сама поняла это... Несчастных жалеют, но не всегда помогают им. Помогать же Гонории не в интересах Антония, а в его интересах верно служить Галле Плацидии.