Имперский рубеж - страница 15

– Присаживайтесь, – указал он в кресло и уселся сам, не дожидаясь гостя. – Разговор будет долгим. Курите, – открыл он сигарный ящик, но вовремя спохватился: – Да, да, я помню…

Когда он подносил спичку к кончику тонкой сигары, руки у него заметно подрагивали.

– Понимаете, Александр, – произнес он, следя за струйкой дыма, – я совершенно разорен…

– Понимаете, Александр, – произнес господин Головин, следя за струйкой дыма, – я совершенно разорен…

Видя, что гость никак не отреагировал на его слова, он продолжил:

– Моя жена, мать Анастасии, очень больна. Вы знаете об этом?

– Да, Настя говорила мне, – пошевелился Саша в кресле. – Но какое это?..

– И вы знаете, чем она больна?

– Что-то с легкими… Настя сказала, что она на водах. В Карлсбаде, кажется.

– В Карлсбаде, – кивнул головой Головнин. – Но не на водах. Наши врачи диагностировали у нее энфизему[11], прописали консервативное лечение, но в Австрии… Короче говоря, у моей супруги рак легкого в крайней стадии. Необходима операция, однако только подготовка к ней и предыдущее лечение съели почти все мое состояние. Вы думаете: «А как же все это?..» – саркастически ответил Александр Михайлович на недоуменный взгляд Бежецкого, обводя рукой окружающую их обстановку. – Все это – тлен, суета, ерунда… Этого не хватит, чтобы оплатить и неделю содержания в Карлсбадской клинике. Да и вообще… Имение и дом заложены, я весь в долгах… И даже если я как-то выкарабкаюсь из ямы, то никак не смогу обеспечить дочери пристойное приданое.

– Но это неважно! Я…

– Какое у вас жалованье? – прищурился сквозь сигарный дым чиновник. – Вот то-то. И капиталом вы тоже похвастаться не можете. Бежецкие хоть и родовиты, но небогаты. Я наводил справки, молодой человек. А Настя привыкла ни в чем себе не отказывать.

– Я приложу все усилия!

– И сможете найти лишнюю сотню тысяч на лечение ее матери?

– Нет, но…

– К сожалению, не можете… И того образа жизни, к которому она привыкла, тоже не можете дать. Честная опрятная бедность не для моей Насти, сударь, не спорьте.

Александр Михайлович помолчал.

– Я принял решение, – снова начал он, и голос его звучал глухо, – выдать свою дочь замуж за барона Раушенбаха.

– Но он же старик! – воскликнул Саша и осекся: отец Насти был тоже не молод.

– Да, он давно вышел из юношеского возраста, – согласился Головнин. – Скажу больше: он всего лишь на двенадцать лет моложе меня… Но он состоятелен, если не сказать – богат, состоит в высоких чинах и близок ко двору. К тому же он вдовец, потому – опытен в семейной жизни…

Юноша во все глаза следил за лицом хозяина дома: ему казалось, что тот вот-вот улыбнется, похлопает его по плечу и скажет: «Ну полно, полно, молодой человек. Я просто пошутил…» Но тот продолжал:

– И самое главное – согласен взять в жены мою дочь без оглядки на приданое. Я уже имел с ним беседу на эту тему. Помолвка назначена через десять дней.

Мир рушился на глазах у Саши.

– Но она знает об этом? Вы ей сказали?

– Зачем? – удивился Головнин. – Я отлично понимаю, что это известие не обрадует ее. Но поймите: это – единственный выход. Вы ведь любите мою дочь?

– Да, конечно…

– Тогда не стойте у нее на пути. Отойдите в сторону, мой друг. Вы молоды, привлекательны, вы блестящий гвардейский офицер. У вас большое будущее, карьера. Вы еще найдете себе спутницу жизни… чуть позже. Когда будете иметь положение в обществе, состояние, определенный вес. Не торопитесь, сударь. Поверьте мне, старику, жизнь не кончается завтрашним днем…

– Мужчины! – донесся из столовой веселый Настенькин голос, едва слышный из-за плотно закрытых дверей. – Прошу к столу! Дама скучает…

– Только не вздумайте передать моей дочери всего, что услышали здесь! – Александр Михайлович торопливо загасил окурок в массивной пепельнице и поднялся. – Слово офицера и благородного человека?

– Да, конечно… – тоже встал из кресла Саша, в голове которого никак не укладывалось, что все его мечты развеялись, как сигарный дым.

– Тогда пойдемте, – взял его под локоть Головнин. – И не убивайтесь вы так – все еще впереди…

Александр лежал в темноте без сна, уставившись ничего не видящими глазами в потолок, по которому время от времени проплывали полосы света от фар редких ночных автомобилей. Шел четвертый час ночи, но Саша так и не сомкнул глаз, хотя завтра предстоял долгий день, полный служебных обязанностей, и негоже офицеру гвардии ползать, будто сонная зимняя муха.