Инфант испанский - страница 9

— Нет, ну… я не знаю, — пробормотал Великовский. — Ты, Верочка, прекрасно выглядишь для своего возр…

Лебединская подняла бровь.

— Я только хотел сказать, может быть, тебе будет неловко…

— Никакой неловкости, — Лебединская нахмурилась. — В чем вообще затруднение, я не понимаю? Ребятам можно раздеваться, они для этого достаточно хороши, а я, получается, нет?

— Ну что ты, я совсем не это… Ладно, посмотрим. Вообще все эти раздевания — это уступка низкопробным вкусам публики. Я на самом деле не очень это люблю. Иногда иду на поводу у зрительских ожиданий… Но это не совсем правильно. В принципе мы можем сделать так: Карлоса просто связать, а потом входит Родриго… Или даже не связывать. Просто кругом будут стоять стражники, которые символизируют тюрьму.

— Голые? — одними губами спросил Саша.

Он был уверен, что на этот раз Великовский точно не услышит, но оказалось, что тот же вопрос в ту же секунду задал Ваня. И Великовский все прекрасно услышал.

— Нет, — сказал он устало. — Зачем голые? Они будут в этих, как их… в кирасах. И в шлемах с перьями.

— А ниже пояса, значит, все-таки голые? — уточнил Кривобоков.

Саша втянул голову в плечи, но ничего страшного не произошло. Кривобоков без видимого напряжения вынес убийственный взгляд Великовского, только моргнул бесцветными ресницами и застенчиво улыбнулся.

— Все, — сказал Великовский. — На сегодня все. Репетиции с оркестром уже начали? Вот и чудненько. Саша, зайдете ко мне после обеда, обсудим с вами рисунок роли.

Едва за ним закрылась дверь, Ваня бросился на шею Лебединской.

— Благодетельница! Мой ангел-хранитель! Кабы не ты, висеть бы мне голым и связанным! И с кляпом, я уверен, ему эта идея понравилось.

— А он всегда такой? — поинтересовался Саша. — Ну, чтобы все голые и все такое…

— Великаша-то? Всегда, — кивнул Кривобоков. — Ты вообще видел его постановки раньше?

— Нет, — сознался Саша. — Как-то не успел. Имя на слуху конечно, а вот спектаклей не видел.

— Советую ознакомиться. Ну, чтобы знать, что тебя ждет. Имей в виду, он будет предлагать тебе… странные вещи, — сказал Сёма зловеще, но тут же улыбнулся. — Впрочем, соглашаться не обязательно.

— Да ладно тебе, — отозвался повеселевший Ваня. — В тот раз в Лондоне мне даже понравилось! Помнишь? Ну, когда оргия была, а потом мы с тобой на столе…

— Мне пора, — торопливо сказал Саша. — Мне еще надо сегодня… Приятно было познакомиться!

— Всего доброго, — сказала Лебединская.

Саша готов был поклясться, что она мысленно добавила «Скатертью дорожка!» Зато Ваня на прощание сунул ему пакет мармеладных червячков.

— Все равно пообедать не успеешь, — сказал он. — С Великашей никто не успевает.

А Кривобоков ничего не сказал, ограничившись рукопожатием. Щеки у него слегка порозовели, рука стала теплой, и он больше не казался Саше таким уж бесцветным и облезлым. Зря Полина придиралась.

АВОТиЯ, несмотря на давнюю и славную историю, сохранил в своем характере некоторую юношескую взбалмошность и легкомыслие. Критики безудержно хвалили и отчаянно ругали его за открытость всему новому и склонность к экспериментам. Артисты любили его за хорошую акустику и общую воздушность атмосферы, в которой легко работалось. Зрители тоже что-то такое чувствовали, но наивно объясняли свой душевный подъем выпитым в буфете шампанским.

Если бы не эта безмолвная поддержка театра, где Саша когда-то получил боевое крещение, ему пришлось бы совсем туго. Он предполагал, что работа над спектаклем будет нелегкой, но на деле все оказалось еще трудней. Великовский сразу вовлек его в свою бурную деятельность и выкатил такой план репетиций, что Саша, взглянув на свое расписание, мысленно ахнул. Как, интересно, справляются остальные? Саша, положим, сам себе хозяин, у него сейчас больше никаких дел и забот. Но остальные-то! У них ведь семьи и всякие житейские дела, у одного ремонт в новой квартире, у второго пеленки и зубки режутся, и у всех без исключения другие спектакли, репетиции, концерты… Даже в бездушной Лебединской обнаружилось что-то земное и человеческое уже на следующий день после их знакомства.

Саша тогда заглянул утром в служебный буфет выпить кофе. Там уже устроились за столиком Лебединская и Ваня, которых Великовский тоже выдернул на репетицию с утра пораньше. Ваня махнул ему рукой, приглашая присоединиться, и отказаться было уже неудобно, хотя Саша предпочел бы побыть в тишине и одиночестве. Ну или хотя бы не в одной компании с Лебединской. Однако делать было нечего, пришлось присесть рядом. Ваня тоже пил кофе, без сливок и без сахара. Перед Лебединской стояло блюдце с нетронутым пирожным, к которому Ваня то и дело обращался взглядом и, очевидно, мыслями.