Ипостаси духа: опыт заурядных биографий - страница 17

. Искажения здесь явственные. Дело заключается в том, что филипповцы, одно из радикальных течений в беспоповском согласии. Именно филипповцы были зачинщиками и участниками большинства гарей, которые знает история староверия. Они очень строго относились и относятся до сих пор к соблюдению чистоты веры, без лишней надобности не общаются с представителями других конфессий, среди них наиболее сильны были эсхатологические настроения. Поэтому присутствие никониан на молении, куда даже и не все их единоверцы допускались, это нонсенс!

Не стоит доверять стыдливым оговоркам, что Николай с отцом во время моления оставались «назади», поскольку были «мирскими», и якобы не принимали участия в молении (т.е. не пели вместе со всеми, не совершали поклонов, не произносили вслух молитв и пр.)[50]. У староверов-филипповцев было особое отношение к браку. Согласно их представлениям (общим для всех беспоповцев) истинная благодать покинула землю во времена никоновских новин, а значит, прекратило существование и истинное священство, без которого заключение легитимного брака было невозможно. Первоначально (XVII в.) все беспоповцы были едины в этом решении. Но постепенно жизнь брала свое. По мнению И. Коровушкиной, «проблема браков стала для беспоповцев особенно актуальной в условиях урбанизации старообрядческих общин во второй половине XVIII в., в контексте меняющихся этических установок и влияния светской культуры. Судя по стремительному росту городских общин беспоповцев в первой половине XIX в., учение и практика этих религиозных групп привлекали новых последователей, в том числе (и особенно) женщин»[51]. Эсхатологические ожидания не оправдались, и единое беспоповское согласие разделилось ещё в первой половине XVIII в. на течения, одни из которых принимали брачное житие (поморцы), а другие не принимали с разной степенью категоричности (т.н. «старопоморцы» – федосеевцы и филипповцы). Требование строгого безбрачия соблюдать было невозможно, поэтому общины «старопоморцев» разделялись внутри: те, кто вел семейную жизнь, не могли принимать активное участие в богослужении, они могли лишь присутствовать только в качестве наблюдателей (или слушателей), могли молиться только внутренне. В число молящихся они могли быть допущены только после того, как прекращали семейную жизнь (в силу возраста, изменения семейного положения (овдовение) либо принятия сознательного решения). Например, у федосеевцев, супругам, которые поступали в общину, уже находясь в браке (т.н. староженам), предписывалось иметь раздельные постели и делить своё жилище с родственниками, работниками и жильцами, принадлежащими одной конфессии. Что же касается молодых членов общины, рождённых и крещённых в ней, то для них единственным выбором был пожизненный целибат. В случае вступления в брак они автоматически отлучались от таинств и социальной поддержки общины. Более того, они не могли совместно питаться с родителями и даже детьми, если последние были крещены[52].

По-видимому, Мартемьян Потапович Чукмалдин относился именно к первой категории верующих и в этом случае должен был принадлежать к филипповскому согласию. В противном случае он просто был бы не допущен в моленную и на моление. В этом мнении нас укрепляет и то обстоятельство, что, будучи уже вне пределов своей малой родины, Николай Мартемьянович поддерживал плотные связи с лидерами местных именно филипповских общин – А.С. Лазаревым (Скрыпой) и В.И. Макаровым. Почему-то они для него были важны!

След, который оставило старообрядчество в судьбе Чукмалдина, в достаточной мере не выяснен, но, несомненно, глубок. Чукмалдинский биограф начала XX в. П.М. Головачев, который, очевидно, имел возможность работать с архивом купца[53], писал, что «весь духовный строй семьи Ч. сложился под непосредственным влиянием той атмосферы старообрядчества, которым была пропитана вся духовная жизнь Кулаковой. ...В зрелом возрасте и преклонных летах Н.М. Чукмалдин всегда интересовался миром старообрядчества, был в сношениях со многими представителями этого мира»[54].

Имя Николая Мартемьяновича Чукмалдина тесно связано с историей Тюменского областного краеведческого музея и его книжного собрания, имеющего в своем распоряжении экземпляры редчайших изданий Ш. Фиоля, Ф. Скорины, И. Федорова, Московского печатного двора XVI–XVII вв.