Ипостаси духа: опыт заурядных биографий - страница 7

За долгое время было сделано множество попыток переводов, но все они страдали несовершенством. Раздробленность диалектов, слабый по сравнению с русским лексический потенциал северных языков приводили к тому, что переводы не могли быть распространены на территории всей епархии, среди соответствующих народов. Тексты молитв часто были малопонятны просвещаемым или вовсе представляли собой невероятное нагромождение слов, извращавших суть учения. Работа же над ненецкими переводами в силу объективных причин была начата позже, чем переводы на языки ханты и манси.

Некоторое недоумение вызывает заключительный акт поверки словаря. Священники пришли к выводу, что словарь и переводы молитв сделаны в целом хорошо, а сложности с переводом всецело зависят от неразвитости языков. Так что правильный перевод – дело будущего, и он будет возможен только после того, как северные народы приобщатся к грамотности и «отыщут» в ресурсах собственных языков термины, адекватно выражающие смысл христианского вероучения. Тобольские мещане П. Кудрин и Я. Ерлыков подписались под фразой о верном переводе, который, однако, инородцы смогут понять при дополнительном растолковании. И, наконец, депутаты от коренных народов утверждали, что словарь составлен верно, но «переводы худо понятны нам».

Особое мнение к концу работы комиссии сформировалось у Рослякова. Каковы в точности расхождения во мнениях – неясно. А. Тверитин в сопроводительном рапорте от 21 января 1868 г. как-то «смутно» ссылается на некую «надпись» Рослякова на заключительном акте поверки словаря и на протоколе пятого заседания, состоявшемся 16 января того же года. Но в документах, содержащихся в деле, нет никаких особых «надписей» Рослякова. Более того, ни в одном из представленных в консисторию протоколов заседаний комиссии, в которых он якобы участвовал, судя по шапке протокола, нет его подписи. Возможное единственное объяснение этому – претензия Рослякова на часть переводов.

21 января словарь и тексты были отправлены в Тобольск архиепископу. Он, в свою очередь, высказал мнение, что опыты переводов не новы, но, как правило, сетовал архипастырь, они заканчивались получением авторами вознаграждения и далее не двигались. Представленный перевод имел недостатки, и в настоящем виде использовать его было нельзя. Поэтому было принято решение направить тексты для дальнейшего совершенствования Попову. Причем владыка предписывал миссионеру не терзаться сочинением новых слов, а идти вслед за жизненной практикой и заменять непонятные и отсутствующие в тезаурусе слова русскими, как это делают остяки в повседневности, и не подгонять тексты под русскую грамматику. Тем не менее, в марте 1868 г. словарь был отправлен в Синод и ему еще предстояло долгое время быть объектом переписки.

После того как закончилась сверка словаря, в конце января Попов вновь обратился к архиепископу с просьбой назначить переследование по делу об оленях и утверждал, что в первом следствии благочинный А. Тверитин не раскрыл всех обстоятельств дела в истинном их виде, а даже исказил оные[21]. Попов не затруднился изложением искажений. Недоразумения между Поповым и Тверитиным – яркий пример того, как небрежность одного при принципиальности другого может привести к конфликту, ненужным обвинениям, подозрениям, трате энергии. По всей видимости, в этом конфликте личная неприязнь не была основной причиной. И тот, и другой искренне были уверены в своей правоте. Один заботился об увеличении поголовья миссионерского стада, опуская некоторые формальности в этом процессе. А другой, заметив этот непорядок, который давал повод к толкованиям, настаивал на своем. Каждый был прав, но отношения между миссионерами были не из лучших. Попов настойчиво продолжал добиваться пересмотра несправедливого, по его мнению, решения, уже находясь в Тобольске.

Пока, наконец, не вывел архиепископа из равновесия и тот в своей резолюции на очередном журнале заседаний консистории по поводу очередной поповской цидули в апреле 1871 г. прямо предписал «боле никаких объяснений от Попова не принимать»