Исихазм для современников - страница 8
Ум, всецело предавший себя Христу и делающийся, насколько возможно, подобием Его, упраздняет действия своих страстей и помыслов и становится поистине подготовленным к созерцанию Бога. После отсечения без остатка всех страстей, желаний и помышлений, следует божественное и превосходящее ум безмолвие, мысленное молчание и изумление, и, вместе с этим, созерцание премирного Единого и единение, превышающее всякое мышление. Это единение есть верх покоя, высший и совершенный предмет желаний, какой только возможен в настоящей жизни, предел Истины, плод веры, светлое сияние ожидаемой славы, основа Любви, остановка приснодвижности ума, недомыслимый покой и единовидное устроение. Это залог будущего века, причина невообразимой радости, угашение мудрования плоти, отречение от настоящего века, расторжение страстной жизни, обретение полного безстрастия, восторг души и собрание в покое Святого Духа всех сил души – все это есть Божественное постижение и свобода в безстрастии.
До этих пор уму, одержимому отвлекающими мыслями, следует постоянно обращать внимание – находится ли его созерцание среди тварных вещей и помышлений, отторгается ли он суетным мышлением или желаниями от одного Единого премирного Бога, удерживают ли его страсти от поставленной им цели? Насколько есть сил, следует стремиться к безконечному, созерцать Единое премирное и постигать непостижимое, чтобы быть в состоянии получить наследие вышнего Бога благодатью Господа нашего Иисуса и животворящего Духа. Через Них, восприняв нетварный свет, мы обретаем созерцательную благодать и, обоженые, становимся богами по дару Божию.
Ум, восшедший в область Божественной сокровенности, предается мысленному молчанию и, объединившись простотою и цельностью, при участии Духа, просвещается Единым, превысшим мысли. Он становится вне всякого помышления и совершенно свободным от помыслов и ничего не может выразить, будучи весь превыше слов. Единое тайное не постигается мыслью и, следовательно, пребывает выше разумения. Значит, ум, восходя в область божественной сокровенности и объединившись сам в себе и с нею, предается мысленному молчанию естественно, восприяв сияние Единого, превысшего мысли.
Пользование речью не полезно не только для молитвенного делания, но в такой же степени и для созерцания. Поскольку ум восходит от слов, представляющих образ вещей, к просто и свыше слова не имеющему образа и истинно Единому, то в постижении Бога слово становится препятствием. Простое, самостоятельное, неограниченное, не имеющее образа Единое, пребывающее за пределами слова, не нуждается в словах, поэтому Единому сообразно только совершенное молчание. Итак, преуспев в молчании, без всяких слов и помышлений, в созерцании следует всецело прекратить пользование словом.
Слова свойственны лишь тому, что знакомо уму, тайное же неизвестно уму, следовательно, тайное пребывает вне всякого слова. Если неведение тайного выше умственного знания, а превысшее знание нисколько не требует умственного знания, то оно гораздо менее нуждается в слове. Поэтому ум, восшедший к тайному простому Единому, естественно предается молчанию, без слов и мыслей. Если ум не молчит естественно и без принуждения, то в своем восхождении он еще не достиг тайного и совершенно простого Единого.
Подобно тому, как подвижники, предающиеся безмолвию, самим опытом познают различие между сидением в келье и выходом из нее, так и сподобившиеся мысленного молчания и созерцания славы Божией знают различие в своем устроении, когда обращаются к речи, чувствуя склонность говорить. То же самое различие существует между умом, созерцающим Бога в безмолвии от помышлений, и умом, впадающим во множество мыслей. Ибо те, кто обрел дар созерцания, подобны ангелам на земле, когда созерцают Истину, ничего не помышляя и пребывая в совершенном изумлении от созерцания. Но когда ум, подверженный изменениям, исходит оттуда, то тогда он получает возможность пользоваться мышлением, речью и обсуждать созерцаемое. И чтобы снова к безмолвникам возвратилось устроение молчания, они охотно предаются безмолвию, охраняют свои чувства от впечатлений мира сего и всячески стараются избегать, вместе с разговором, и самого мышления. Ибо даже добрая речь ниже разумного благодатного молчания.