Искатель, 1985 № 04 - страница 18

— А еще лучше — пусть все живут и радуются жизни! — нахмурилась Пат.

— Именно поэтому вы здесь, в Гринэм-Коммон? — спросил Симмонс.

— И поэтому тоже, — уклонилась от прямого ответа Пат. И лицо ее озарилось улыбкой — очень откровенной и чистой

— Знаете, — улыбаясь чему-то своему, потаенному, продолжила она, — когда я в первый раз услышала о героинях из Гринэм-Коммон, то сказала себе: «Пат, это не для тебя!» Но однажды в школу, где я преподаю, пришло письмо. «Полиция собирается силой выдворить нас из лагеря, — говорилось в письме. — Чем больше женщин приедут к нам, в Гринэм-Коммон, тем труднее будет властям справиться с нами». И я решилась: взяла спальный мешок и приехала сюда, еще не зная, надолго ли мне хватит решимости. Через неделю я поняла, что решение мое правильное. Лагерь мира — это больше чем смелый жест неповиновения властям, лагерь мира — это как бы овеществленная метафора личной ответственности человека за все, что происходит в мире. Вот то главное, что я здесь поняла! — без улыбки закончила Пат.

Симмонс был бы никудышным журналистом, если бы через полчаса не знал о Патриции Логэн много такого, чего обычно не рассказывают при первом знакомстве. Но Джонни умел настраивать людей на волну откровенности и вскоре был посвящен даже в то, что у Пат есть жених, почти муж, как выразилась девушка, а «почти» потому, что она, Пат, все никак не может решиться вступить в законный брак.

— Не из-за того, что мы не любим друг друга, — вздохнув, пояснила Пат Симмонсу, — я люблю Роберта, и он любит меня. Но он ни во что не ставит мои убеждения, а из-за этого споры, в которых каждый из нас остается при своем. Мы и сейчас с ним в размолвке, — призналась она.

Она запнулась — из лагеря долетели крики: «Дамы, выселение!»

— Скорее! — на ходу бросила Пат, жестом приглашая Симмонса последовать за нею.

Придерживая кофр рукой, Джонни быстро, почти бегом, вернулся в лагерь. Здесь кое-что переменилось, и — увы — не к лучшему: на бетонке появились грузовики, между палатками расхаживали рослые, как на подбор, полицейские в черных мундирах и фуражках с лакированными козырьками. От ярких белых кубиков, усыпавших околыши, рябило в глазах.

— Дамы — выселение! — строго оповещали они.

Умудренный жизненным опытом, Симмонс видел по их лицам, что подобные мероприятия полицейским надоели до чертиков, но служба есть служба.

Началась суматоха. Но ни малейшей паники или растерянности. Судя по всему, жительницам лагеря происходящее было не в новинку. Женщины неторопливо собирали пожитки, снимали палатки. Относили к лесу столики на низеньких ножках, примусы и газовые плитки, посуду, ведра, продукты в картонных коробках, тазы, кастрюльки. Все это — частная собственность, святая святых А вот то, что окажется без присмотра, — Симмонс не сомневался в этом, — полетит в кузова грузовиков.

Симмонс заснял эвакуацию палаточного лагеря и отправился следом за женщинами в рощу. Сложив в кучи свой скарб, они собрались на широкой лесной поляне. Джонни подошел к корреспондентам, окружившим миссис Кронин, которую он знал по сообщениям печати. По годам она была молода, да и выглядела она молодо — ни единой сединки в аккуратно собранных заколками черных волосах, но обитательницы лагеря в знак особого уважения звали ее «мамаша Селина». В числе шестидесяти кардиффских женщин три года тому назад она прошагала по дорогам Англии сто семьдесят километров и пришла сюда, к американской военной базе крылатых ракет с ядерными боеголовками, да так здесь и осталась Три зимы в палатке!

Солнце внезапно зашло за тучи, сразу похолодало, подул ветер.

— Где же вы теперь ночевать будете? — с профессиональной участливостью спросил один из корреспондентов.

— Там же, где и ночевали, — поежилась миссис Кронин. — Отсидимся в этой тихой обители часов до семи вечера, а затем начнем перебираться на старое место.

Симмонсу рассказывали, что участок леса, на котором «отсиживались» женщины, принадлежал человеку из Ньюбери, который разрешил обитательницам лагеря пользоваться им в любое время. Здесь их никто не имел права и пальцем тронуть. Опять-таки все та же святая святых — частная собственность.