Искатель, 2014 № 04 - страница 21
— Совещаться собираешься, — прогнусавил Фуфаев. — А не знаешь, что тебя от должности отстраняют… Будешь пока заниматься отправкой в профилакторий лечебный. И никакой самодеятельности. Никаких писем, справок. А совещание сам проведу.
Комлев потерянно вышел в свой проходной кабинет, через который к начальнику юрко стали по одному забегать сотрудники, не обращая никакого внимания на зама.
Ему вдруг стало жутко при мысли, сколько же наворочали милиционеры вытрезвителя и сколько еще они наворочают, и что само это учреждение по сути своей более вредное, чем полезное. Сколько ненужной и лишней обиды плодит оно в людях, сколько горечи. А он, Афанасий Комлев, ничегошеньки не может с этим поделать.
Уже вскоре Комлев привез в наркологический диспансер трех оформляемых на принудительное профилактическое лечение алкоголиков: кудлатого, развязного парня лет сорока — грузчика мясного ларька, на которого накатала заявление сожительница; с редкой бороденкой интеллигентного вида мужчину — лаборанта университета, добровольно изъявившего желание подлечиться именно в условиях изоляции; и уже знакомого работягу, недавно доставлявшегося в вытрезвитель из дома культуры. Последнего — по настоятельным просьбам жены.
В приемное помещение, куда им предстояло зайти, быстрой и подрагивающей служебной походкой прошли двое в белых халатах: седой мужчина в очках с лицом юноши и крашеная блондинка с зыркающими глазами.
Первым пригласили заводчанина. Комлев зашел с ним.
— А, знакомая личность, — поднял глаза врач. — Отлечился и по новой. Подойди поближе. Так. А вы, товарищ, можете присесть.
Комлев опустился на стул в углу. Осмотрелся. Вокруг беленые кривые монастырские стены и высоченное узкое окно.
— Продолжаете пить? — спросил обследуемого врач.
— Бывает…
— Как часто?.. Раз в год?.. В месяц?.. В неделю? Три раза в день?
— В неделю, но не раз.
— Сколько же?.. Вот справка. Только за полгода вас четырежды привозили в вытрезвитель… Что, не можете из запоя выйти?
— Не могу. Штопор. А как получка, так и…
— Так из-за острова и на стержень у него, — съехидничал со стороны Комлев.
— Ну да!
— А жена что, вас удержать не может?
— А она… рада меня законопатить. Заявление накатала на родного мужа. Да я ее…
— В набежавную волну, как персидскую княжну? — подмигнул врач. Засмеялись.
— Да, дяденька, жены пошли у нас невыносимые. Это ж надо, как она вас, — продолжил очкарик. — Верно, товарищ милиционер?
— Я ему уже советовал добровольно лечиться. От такой гром-бабы сам бы убежал и не только в профилакторий, — проговорил Комлев.
— Не внял?
— А я вообще не приспособлен для кутузки, — работяга принял гордую позу. — Я волю люблю! Белеет парус одинокий!
— Одерни тельняшку! А что там, Любовь Лукинична, — седой мужчина обратился к своей напарнице. — Может, у него какие противопоказания есть?
— Все в норме. У него в профилактории прописка постоянная, — сказала та, быстро пролистав справки.
— Значит, переживет?
— Здоровье бычье, — сказала женщина.
— Вот и прекрасно. Отдохнете. Поработаете. Как бык. Пишите, Любовь Лукинична. Заключение прежнее. Хронический алкоголизм… Нуждается в принудительном лечении… А теперь вперед и с песнями!
— Ваша взяла.
— Гиблое дело, — бросил врач вслед вышедшему работяге и обратился к Комлеву. — Кто там еще?
Комлев крикнул в коридор:
— Университет! Заходи!
В дверях появился клинышек бородки, а за ним и сам лаборант:
— Это комиссия от Дионисия?
— Здрасьте, здрасьте, — проговорил врач. — Интересно побеседовать с вами.
— Любая беседа — суть просвещения.
— Начитанный, — встрепенулся Комлев.
— А кто же вам порекомендовал лечение? — спросил врач.
— Я по глубоко осознанному желанию. По личному, так сказать, почину.
— Во! Не часто такое бывает! — удивилась Любовь Лукинична.
— У советской интеллигенции новаторство в крови! — лаборант поскреб ногтем среднего пальца отвислую бороДенку.
— Ну, добровольно так добровольно!
— Не, моей душе изоляция нужна.
— А пьете часто?
— Интеллигентно.
— Ничего себе, интеллигентно! Такой ликеро-водочный притон в университете устроил! — воскликнул Комлев.
Прошу не оскорблять ученый мир!