Искатель приключений Эмиас Лэй - страница 7

и других многообещающих молодых людей. Летом 1572 года по дороге в Гейдельбергский университет Фрэнк попал в Париж с рекомендательными письмами к Уольсингхэму в английское посольство. Благодаря этим письмам он не только встретился вторично с Филиппом Сидни, но и спас свою жизнь (как и Сидни) в Варфоломеевскую ночь. В Гельдельберге Фрэнк пробыл два года. Не желая обременять родителей, Фрэнк поступил воспитателем к двум молодым немецким принцам. Прожив с ними в доме их отца около года, Фрэнк наконец, к своему большому удовольствию, повез своих питомцев в Падую[10], где нашел множество друзей благодаря дипломам и рекомендательным письмам бесчисленного количества вельмож и ученых. И прежде чем Фрэнк вернулся в Германию, он насытил свою душу всеми чудесами Италии. Он беседовал о поэзии с Тассо[11] и об истории с Сарпи[12]. Он прислушивался полублагоговейно-полунедоверчиво к дерзновенным теориям Галилея. Он видел дворцы палладиума и купцов на Риальто; видел большие торговые суда Рагузы и все чудеса этого места встречи Востока с Западом. В результате особого ходатайства он был допущен в ту обитель, где с длинной серебряной бородой и блестящими глазами, среди пантеона собственных творений, еще томился на земле дряхлый Тициан, патриарх искусства, и рассказывал старинные истории о Беллини, Рафаэле и Микеланджело, о пожаре в Венеции, об осаде Рима и о поэтах, давно ушедших к праотцам. Фрэнк был в Риме и видел папу и фрески Ватикана; он слышал Палестрину[13], дирижирующего исполнением собственных произведений под куполом храма Петра. Фрэнк почти влюбился в эти сладостные звуки и пробудился от грез, лишь вспомнив, что к этому самому куполу возносились хвала Богу и небесам за те залитые кровью улицы, рыдающих женщин и груду поруганных тел, что он видел в Париже в ночь святого Варфоломея.

Наконец, за несколько месяцев до того, как умер его отец, Фрэнк привез своих воспитанников домой, в Германию, и был отпущен, как он писал, с подарками. Сердце миссис Лэй сильно забилось при мысли, что странствующий вернется. Но, увы! Приблизительно через месяц после смерти мистера Лэя пришло длинное письмо, в котором Фрэнк сообщал со многими извинениями, что по специальной просьбе знаменитого ученого – светила эпохи, Стефана Парминиуса, обычно называемого по месту его рождения Будеусом[14], – он собирается плыть вместе с ним по Дунаю до Будапешта, для того чтобы прежде, чем окончится его пребывание за границей, ознакомиться на месте с достижениями науки, которыми венгерцы знамениты во всех концах Европы.

После этого Фрэнк не получал ни одного письма из дому в продолжение почти двух лет. Тогда, опасаясь несчастия, он вернулся и нашел свою мать вдовой, а брата Эмиаса – ушедшим в Южные моря с капитаном Дрейком из Плимута. Но даже теперь, после долгих лет отсутствия, Фрэнку не суждено было остаться дома. Не прошло и шести месяцев, как сэр Ричард потребовал, чтоб он снова принялся за работу, и послал его ко двору лорда Хэндсона.

Но почему Эмиас отправился в Южные моря? По двум причинам, каждая из которых до наших дней продолжает посылать юношей в гораздо худшие места: во-первых, из-за старого учителя, во-вторых, из-за юной красавицы.

Виндекс Браймблекомб – некогда студент Экстер-колледжа в Оксфорде, по моде того времени называемый сэр Виндекс, – был преподавателем классической гимназии в Байдфорде. По природе это был набожный, довольно добродушный педант, но, как большинство школьных учителей в те дни господства розг, он весьма основательно ожесточил свое сердце благодаря длительной пагубной возможности причинять по своему произволу страдания тем, кто слабее его.

После смерти мистера Лэя старый Виндекс почувствовал, что должен уделить особую заботу лишившемуся отца мальчику…

Но единственным результатом этого усилившегося чувства ответственности было внезапное увеличение количества розог, получаемых Эмиасом. В течение почти двух недель оно росло со дня на день не без последствий для самого педагога.

За описанное время Эмиас ни на секунду не забывал своего заветного стремления к морю. В часы занятий, когда он не мог странствовать по набережной, рассматривая корабли, и не мог спуститься к каменным рифам Норшэма и там сидеть, пожирая голодным взглядом безбрежное пространство океана, Эмиас обыкновенно утешался тем, что рисовал на аспидной доске корабли и морские карты.