Испанские братья. Часть 3 - страница 51

Он припал губами к дорогой подписи и плакал над ней такими горячими слезами, какими едва ли может плакать мужчина больше одного раза в жизни. Потом он упал на колени и благодарил Бога — Бога, в милосердии Которого он усомнился, против Которого он роптал, Которого едва ли не похулил, и Который тем не менее остался верным Своему обетованию, не покинул своего измученного в одиночестве сына, и в минуту великого испытания помог ему и поддержал его, и дал ему нужные силы. Он встал, опять схватил книжку, и принялся снова и снова перечитывать драгоценные слова. Он хорошо их понимал, но неясными оставались первые слова: «Мой любимый отец отошёл с миром». Может предыдущие записи прольют на них свет?

Ещё раз, с другими чувствами и обострённым вниманием он вернулся к сообщениям кающегося о своём долгом заточении. Постепенно ему открылся подлинный смысл его записей. Ясна стала ему история последних девяти месяцев жизни его брата. Свет, исходивший от него, осветил и другую жизнь, более продолжительную, хоть и менее славную и совершенную, чем жизнь брата.

Одну запись, почти в конце, он перечитывал снова и снова, пока слёзы не навернулись на его глаза: «Он просит меня молиться за моего Хуана и благословить его. Мой сын, мой первенец, лицо которого мне незнакомо, но он научил меня его любить. Да, я благословляю тебя! Всякое благословение да будет над тобою: благословение неба, земли, и глубин, лежащих под нею. Но что я скажу тебе, мой Карлос? У меня нет такого благословения, которое было бы достойно тебя — любое слово любви недостаточно глубоко и сильно, чтобы соответствовать имени твоему. Пусть же Бог читает в моём молчаливом сердце, и благословит тебя, и воздаст тебе, когда ты войдёшь в Его обители, куда уже давно проторило дорогу твоё любящее и верное сердце!»

Прошло около двух часов, когда всё тот же миролюбивый монах, рассказавший Хуану подробности последнего аутодафе, доложил, что слуга выполнил его распоряжения, и теперь ожидает его с лошадьми.

— Смотри, мой друг, — сказал ему Хуан, ибо здесь не нужно было притворяться, и правда уже никого не могла оскорбить, — смотри, как чудесно Бог вёл меня и моих близких. Вот история жизни и смерти моего глубоко почитаемого отца! Двадцать три года он был в заточении ради имени Христа в келье доминиканского монастыря. И моему бесстрашному нечеловечески замученному брату Бог оказал честь и даровал счастье раскрыть тайну его судьбы, и таким образом осуществить самую светлую мечту нашего детства и юности.

Он спустился в галерею и с благодарным сердцем простился с остальными монахами. Престарелый фра Бернардо обнял его со слезами. Только теперь он заметил сходство между этим статным воином и благородным кротким юношей, о пребывании которого в монастыре три года назад он очень хорошо помнил.

Потом дон Хуан обратил своё лицо к Нуере. На нём лежала печать умиротворения, а сердце было исполнено глубокой, как сама жизнь, печали. В нём больше не было ярости и непокорности, что-то наподобие безропотной покорности наполнило его душу. Он пытался молиться «да будет воля Твоя» и видел вдали то время, когда и он сможет разделить радость ныне увенчанного, победно прошедшего путь из тьмы подземелий к высотам небесных чертогов, радость того, чьё сокровенное желание души перед лицом неминуемой гибели Бог так чудесно исполнил…

Моя отчизна выше той звезды,

Куда стремится горная вершина.

(Р. Браунинг)

Дней четырнадцать спустя на палубе торгового судна стояла дама, закутанная в густую вуаль и одетая в траур. Облокотившись о перила, она смотрела в сапфировую глубину пролива. Рядом с ней, держа на руках красивого черноглазого малыша, стояла исполненная достоинства пожилая служанка. Их сопровождали монах- францисканец и красивый, статный слуга, вид и манеры которого не совсем соответствовали его низкому званию. На корабле поговаривали, что это вдова богатого купца из Севильи, который женился на ней, на англичанке, несколько лет тому назад, и теперь она едет к своим родственникам в эту безбожную, еретическую страну. Её очень жалели, потому что считали её строгой и весьма благочестивой католичкой. Неопровержимое доказательство этого видели в том, что она осмеливалась в качестве домашнего капеллана везти с собой монаха-францисканца, который, по мнению матросов, вероятное всего очень скоро будет там казнён из-за своего католического вероисповедания.