Исповедь четырех - страница 3
Ира повернулась и посмотрела на меня с любопытством. Было очень жарко и очень неловко, но пасовать было еще хуже. Надо было лихорадочно придумать повод, по которому мы сюда вломились. Я, говорю, тоже петь хочу. Вы так хорошо поете. Может дадите телефончик своего преподавателя? Телефончик мне был, понятное дело, совершенно не нужен, но надо же было что-то сказать. Ира любезно написала телефон и что-то объяснила про то, что учительница живет не то на Ордынке, не то на Полянке и еще какие-то подробности. Потом она вежливо нас спровадила. При этом улыбалась. Мы пошли, и меня разбирала гордость за то, что мне хватило смелости подойти к настоящей певице после концерта и о чем-то даже с ней поговорить. Бумажка с телефоном, естественно, тут же где-то потерялась.
Глава первая
В Багдаде все спокойно или сундук с золотыми воспоминаниями
Сказка началась, как водится, в городе Багдаде, где, как известно, было все спокойно, а теперь уже совсем нет. Ранним детством Ира с родителями проживала в этом солнечном городе в доме по имени «Шакерчи». Город был весь покрыт солнцем и шумел как восточный базар. А на базаре, где белокурая девочка за руку с папой протискивалась сквозь громких людей, все вдруг норовили потрогать ее беленькие волосики смуглыми руками. Это у них, оказывается, такая примета: кто дотронется до волос белокурого ребенка, у того объявится счастье.
Ирина: Это море кричащих людей, волнующееся вокруг меня и готовое меня растерзать, наверное, и есть это самое Яркое Впечатление. Нет! Ещё был армейский «газик» защитного цвета — у него фары были зачем-то наполовину заклеены сверху изолентой, и поэтому у него было такое милое выражение лица, как будто он сонно прикрыл глазки. На этом «газике» мы однажды в страшную жару (а в Багдаде все время страшная жара) поехали кататься, заблудились, да ещё и заглохли невдалеке от каких-то высоченных заборов. Из-за такого вот забора неожиданно вышел вдруг высокий и невероятно красивый волшебник с чёрной бородой, чёрными бровями и зелёными глазами, в длинных белых одеждах. Папа перемолвился с ним по-арабски, нашим сказал, что это какой-то «имам», а имам ушёл за свой высоченный забор и вернулся оттуда с корзиной огромных мандаринов. Они были такие спелые, что катались внутри своей кожуры и немножко гремели.
Нет! Был ещё ослик, который привозил к воротам «Шакерчи» тележку молочника. Однажды, когда моя мама что-то делала на кухне, к ней прибежали дети и сказали: «Тёть Наташ, а тёть Наташ! А вашей Ире лошадь руку проглотила!» Когда маму подняли с пола, она понеслась к воротам, возле которых стоял ослик с вытаращенными глазами и разинутым ртом, в котором действительно помещалась вся моя рука, — но она ничуть не была проглочена, а активно шевелилась, потому что я считала, сколько у ослика зубов… Даже не знаю, возможно, что мамино воспоминание об этом было более ярким, чем моё. А ещё у нас был огромный балкон с ажурной оградой, и, поскольку жили мы на первом этаже, сразу за ним начинался буйный розарий. И мы его каждое утро поливали. Огромные капли сверкали на огромных розах. А ещё, когда мама поднималась на крышу вешать бельё на длинную верёвку, первые простыни высыхали к тому моменту, когда она вешала последние. В общем, всё моё детство было абсолютно сказочным, как я только что поняла.
Ира родилась прямо в такой семье, в какой должны рождаться маленькие принцессы. Все ее носили на руках, она была самая чудесная, ее баловали, холили и лелеяли. Была она долгожданный и единственный ребенок, которому все тепло и достается обычно. Плюс по советским понятиям семья Иры, прямо скажем, была не бедная, поскольку родители ее жили в этом самом Багдаде довольно долго, а тогда там грамм золота стоил столько же, сколько килограмм мяса. Люди оттуда привозили разные машины, вещи, а мои родители, говорит Ира, молодые дураки были, маме было 20 лет с чем-то, и вместо всяких золотых запасов они навезли пластинок Азнавура, катушечный магнитофон и какой-то парчи, которая сгнила давным-давно. А могли бы серьезное состояние сколотить. И была бы Ира с капиталами. Но капитала нет, а есть сундук с золотыми воспоминаниями, откроешь его и думаешь: но ведь когда-то же было все хорошо.