Исповедь о женской тюрьме - страница 11

На вид ей было около пятидесяти. Тонкий длинный нос, живые карие глаза. Она внимательно на меня посмотрела, и, наконец, я услышала первые слова, произнесенные здесь:

— Ну, давай посмотрим твои вещички.

С детства испытывая неприязнь к цыганам, я вполне однозначно восприняла эту фразу. Я уж было хотела воспротивиться, но потом вспомнила о своем решении поступать мудро и не препятствовать естественному ходу событий. Да и за что воевать? У меня и было-то всего несколько вещей и книги, уложенные в пакет. Эту потерю можно пережить. Я покорно отдала пакет с вещами появившейся невесть откуда женщине. Такой же серой, как и все остальные жители этого хаоса.

Та достала из него мою одежду. Книги и туалетные принадлежности трогать не стала. Она тщательно осматривала вещи, и я в скором времени поняла, что их проверяют на наличие вшей, пристально вглядываясь в швы на белье. В таких антисанитарных условиях это было весьма разумно. После этого они посмотрели мне голову, и, наконец, женщина, похожая на баронессу, представилась:

— Ну что ж, добро пожаловать. Меня зовут тетя Женя. А тебя? Откуда ты?

— Меня Ира. Я местная.

— О, местная, это хорошо. Я тоже местная. Потом ты мне расскажешь что-нибудь. А теперь полезай наверх и поспи.

Она указала мне на третий этаж. Только там, в глубине камеры была одна пустая нара. Себе под нос тетя Женя пробурчала: «Там посмотрим: спускать или опускать будем».

С ужасом я глянула наверх. Я не могла себе представить, как туда можно забраться. «Третий этаж» находился под самым потолком, и его даже не было видно с пола. Никаких лесенок и приспособлений для того чтобы туда подняться. Но делать было нечего. От меня явно ждали того, что я уберусь с «первого этажа», поэтому пришлось приготовиться к восхождению. Обувь я оставила внизу и ступила на нижнюю нару.

Я боялась наступить на чью-то постель (кто знает, что здесь за это полагается), поэтому как можно аккуратней забралась на второй этаж, ставя ноги на металлический каркас кровати и подтягиваясь на руках. Как бы осторожна я ни была, все это сооружение ходило ходуном. Оно состояло из двух спаренных трехъярусных нар, старых и скрипучих. К счастью, никто не цыкал и не рычал на меня за то, что я вызвала небольшое землетрясение своим появлением, и я благополучно оказалась наверху. Снизу мне любезно подали мои вещи.

Я очутилась словно в ином измерении. Все другое: другой воздух (весь сигаретный дым поднимался сюда), другой ракурс (не так много ярких тряпок и ничего не свисает сверху), другие лица. Какие-то страшные и ужасные. Рядом со мной лежала старуха. Да-да очень старая (позже я узнала, что ей семьдесят два). Как она сюда вскарабкалась? За что могли посадить старуху, и почему тетя Женя отправила эту женщину на третий этаж?

— Здрасте, — пролепетала я.

Она, молча, зыркнула на меня из-под густых старческих бровей и отвернулась спать. Да, мои ночи на ИВС в одиночестве на первом этаже показались теперь раем. Я кое-как постелила рваную простынь, выданную мне, стараясь как можно меньше трясти нары, и легла. Мне казалось, что я никогда не смогу здесь уснуть. Теперь я знала, что значит страх. Это оказаться на такой высоте, среди чуждой тебе толпы безразличных лиц. Очень высоко и очень страшно. Я боялась шелохнуться, чтобы не упасть, представляя себе падение с этой высоты. Хотя ширина нары была такой же, как у обычной односпальной кровати — сантиметров шестьдесят — но на такой высоте, она казалась намного уже. Это как идти по узкому бордюру в двадцати сантиметрах от земли или поднять этот же бордюр на стометровую высоту. От одной мысли о падении потеряешь равновесие. Никакого бортика, который мог предотвратить вынужденный полет, не было, и я ухватилась рукой за край нары, чтобы всегда его чувствовать.

Расстояние между нарами было небольшим, где-то в полметра, при падении я обязательно ударюсь или зацеплюсь и сломаю что-то.

Единственная тусклая лампочка светила прямо в лицо. Я украдкой посмотрела на моих соседок по третьему этажу и обнаружила, что все они положили себя полотенца на глаза. Они лежали так неподвижно и одинаково, что были похожи на мумий, давно забытых здесь, в этом краю третьего этажа. Протянув руку, я могла дотронуться до потолка. Нельзя было пошевелиться, и, еще в камере стоял равномерный гул, словно в пчелином улье. Наверное, благодаря этому я уснула. Все же здесь был матрас, и это была первая мягкая кровать за две недели. А еще было тепло. Наконец впервые за две недели я согрелась, и меня перестал бить озноб. Наверху было даже жарко, так что можно было не укрываться.