Исповедь о женской тюрьме - страница 12

Блаженство!

Посреди ночи я проснулась. Оттого, что хотела в туалет. Вопреки ожиданиям никто не спал, а наоборот жизнь кипела полным ходом: ели, курили, пили что-то из железных кружек и смеялись. Тогда-то я и узнала, что в тюрьме никто ночью не спит. Как только наступает вечер, тюрьма просыпается и начинает свою жизнь. Отсыпаются потом, днем. Вот так началась и моя ночная жизнь.

В туалет хотелось нестерпимо, но как на глазах у всех этих женщин спуститься вниз и справлять свои нужды? Я не могла себя заставить это сделать. Вот оно — еще одно унижение, очередное испытание, через которое необходимо пройти. Я не стала бы описывать всех этих подробностей, но для осознания всей той жизни, это просто необходимо. Нужда все же заставила меня начать спуск. Казалось, что взоры обращены на меня, и глаза каждой следят и ждут, когда же я совершу ошибку. Благополучно спустившись, я ощутила дрожь в ногах и руках от непривычного напряжения мышц. Стараясь ничем не выдать своего смятения, на негнущихся ногах пошла к туалету. Меня сопровождали миллионы глаз. Железная дверца туалета противно и громко заскрипела. По привычке я искала защелку на дверце, которой не оказалось и в помине. От страха меня прошиб пот.

Возможно, такие душевные терзания по поводу туалета были только у меня, ведь у нас в семье об этих вещах даже не говорили вслух. Говорилось что-то вроде: «Посетить одно местечко» и тут после этого — пойти «на парашу» при всей камере. Интеллигенция со своей благовоспитанностью в такие моменты оказывается в проигрыше.

Когда я искала, где же смывается унитаз, то, подняв глаза, увидела жуткую картину. Напротив туалета, может в полуметре от меня, стояла нара, а на втором ярусе, головой в сторону туалета лежал мужик. Страшный и огромный. Черные волосы коротко острижены, огромные ручищи сжимают сигарету, а противный рот выпускает струю дыма. Он не сводил с меня глаз, внимательно рассматривая все, что я делаю.

Сердце у меня ушло в пятки. Я скорей постаралась выйти оттуда и ринулась наутек к своему спасительному месту на третьем этаже. А он смотрел на меня и довольно ухмылялся. Господи ты боже мой! Кто это? Что это такое? Что он тут делает? И как я, скажите на милость, смогу еще раз пойти в туалет? Я пулей взлетела к себе наверх, забыв обо всех предосторожностях, натянула одеяло и лежала, обливаясь потом. И никому не было никакого дела до него. Сон теперь не шел, и я в ужасе прислушивалась к разговорам. Снизу послышалось оживление, и женщины загалдели, зашумели, смех стал громче. Я услышала обрывки фраз:

— Сейчас начнется веселье.

— Ждать совсем немного.

А еще что-то про новеньких, я не разобрала что, но знала, что новенькая здесь только я.

Я тут же решила, что веселиться будут со мной, что заявятся мужчины для каких-то утех. Словно мало было огромного мужика у туалета. Мне было так страшно, что в какой-то миг я заметила, что одеяло, под которым я лежу, трясется мелкой дрожью. Я даже и не знала раньше, что мое тело на это способно. Как бы я ни хотела сохранять внешнее спокойствие, тело само меня выдавало и было мне неподвластно. Я не заметила в камере ни молодых, ни просто привлекательных девушек и решила, что буду отстаивать свою честь до конца. Насмотревшись американских фильмов, я уже представляла сцены насилия в камере, где все тебя мучают и бьют, для того чтобы преподать урок. Чаще всего в этих фильмах вообще непонятно почему они там друг над другом измываются. Но может это просто заведённый порядок в тюрьме? Как в армии есть хлеб с гуталином.

Чего я только не передумала в последующие пятнадцать минут. Вспоминала все приемы, которые когда-либо видела, и думала, что если продержусь до конца и не сдамся, то после месяца в лазарете вернусь назад в камеру уважаемым человеком. Искала веские доводы, подбирала такие слова, чтобы враз всех поставить на место.

Мне показалось, что прошла целая вечность, когда дверь камеры со страшным лязгом открылась. Внутрь вошли два молодых человека: худые, щуплые, нездоровые и некрасивые. В камере тут же поднялся шум, визг, крик, аплодисменты и улюлюканье. Отовсюду летели возгласы: «Иди к нам, красавчик», «Наконец-то», «Мы заждались». Но красавчики не проявляли никакого интереса. Они были скорее смущены и напуганы, и, по-моему, не меньше моего. Стараясь не поднимать взгляда на женщин, они направились к умывальнику и достали инструменты: простые сантехники, пришли починить кран. Как я позже узнала, это было очень распространённой забавой для скучающих арестанток — поломать кран или разбить лампочку. Тогда вносилось разнообразие приходом посторонних. К тому же настолько уже забытых мужчин.