Испытание „Словом…“ - страница 12

«А что он мог сказать?» — так будут комментировать эту ситуацию через сто с лишним лет скептики, ссылаясь на авторитет Карамзина.

Таков был один из первых психологических аргументов, убеждавший скептиков пока только в неисправности издания «Слова…». (5, 194) Другим аргументом, утверждающим его «подложность», стало сравнение «Слова…» с поэмами Оссиана, а главное — с найденными в первой четверти XIX века в Чехии Краледворской и Зеленогорской рукописями.

Открытие этих рукописей произвело фурор во всём европейском научном мире. Но вскоре возникло подозрение, а потом и уверенность, что это подлог, совершённый из патриотических побуждений молодым чешским филологом В.Ганкой. Правда, хотя большинство историков считают чешские рукописи подделкой, в самой Чехословакии кое-кто ещё отстаивает их безусловную подлинность. Позднее были разоблачены поэмы Оссиана, оказавшиеся великолепной стилизацией самого Макферсона на основании подлинных остатков кельтского эпоса. Причина подделок оказывалась одной — патриотизм. Если же вспомнить, что именно тема патриотизма, тема защиты Русской земли пронизывает всё «Слово…», можно было и прислушаться, пожалуй, к голосам скептиков, призывавших к осторожности…

Одним из первых усомнился в древности «Слова…» профессор Московского университета М.Т. Каченовский, которого называют главой скептиков, вкладывая в такое определение некий бранный оттенок и прибавляя, что в этом отношении он был «примерным учеником А.Шлёцера». Между тем не кто иной, как А.Шлёцер, сделал чрезвычайно много для обоснования научного подхода к русской истории. Теперь, когда мы знаем, сколько поддельных документов было внесено прошедшими веками в официальные архивы монастырей, сколь баснословны начала множества генеалогий, на какие мелкие дробные части распадаются наши древнейшие летописи, нам не покажется бессмысленной деятельность представителей критической школы, считавшей необходимой критику исторических фактов путём сопоставления их друг с другом и с «общими законами исторического развития».

Сейчас скептицизм Каченовского в отношении древности «Правды Руской», договора Олега с греками, «Поучения» Владимира Мономаха, сочинений Кирилла Туровского и «Слова о полку Игореве» может показаться гиперкритицизмом. Но это сейчас, спустя полтораста лет, когда историческая наука в целом и историческая критика в частности прошли гигантский путь, на который подвигнул их в значительной мере скептицизм начала XIX века. Стоит напомнить, что сам М.Т. Каченовский был блестящим знатоком древних и новых языков. Он читал лекции по теории изящных искусств и археологии, по истории, статистике и географии Российского государства, русской словесности и всеобщей истории, по истории и литературе славянских наречий. А кроме этого, почти четверть века издавал один из самых популярных русских журналов — «Вестник Европы».

Критики, скептики, все, кто поднимал вопрос о времени написания «Слова о полку Игореве», его составе, смысле, взаимоотношениях с другими памятниками отечественной истории и литературы, кто выражал свои сомнения в его подлинности, в конечном счёте оказались той драгоценной закваской, на которой, как тесто в квашне, поднималась и развивалась наука. Они приносили порой пользы гораздо больше, чем самые восторженные, самые благонамеренные переводы и сочинения. Почему? Да потому, что каждое такое выступление не могло остаться без ответа. А для аргументированного ответа требовались поиски новых фактов, новое рассмотрение уже имеющегося материала, поиски доказательств и соображений, которые могли явиться только в результате нового прочтения текста памятника, привлечения нового круга свидетельств, новых открытий в области славяно-русской археологии, палеографии, искусства, литературоведения, фольклора… и так до бесконечности.

Сомнения всегда были одной из движущих пружин науки, залогом её развития. Но «кто умножает познания, умножает скорбь», написано в Екклезиасте. Новые открытия, накопленный опыт, качественно иной подход к памятникам древней письменности, заставили скептиков и ортодоксов словно бы поменяться местами. Теперь критикой «Слова…» занялись специалисты, не сомневающиеся в его подлинности. Непонятные места, «спайки», нарушающие логический ход мысли, неожиданные, достаточно пространные отступления в прошлое, не связанные с настоящим, уже не раз вызывали желание исследователей и переводчиков внести исправления в текст «Слова…». Е.В. Барсов писал с негодованием, что одни «видят в нём пропуски, допущенные неразумными переписчиками, другие усматривают вставки, внесённые неискусными глоссаторами; иные, наконец, замечают перестановки разных мест, появившиеся от переписчиков, переплётчиков, путавших листы, и т.п. (5, 195) Один из современных учёных считает дошедший до нас список лишь копией будто бы черновой рукописи автора, вмещавшей в себя сбор написанных мыслей, но необработанных, с разными приписками на полях, поправками, помарками…».