Испытание „Словом…“ - страница 18

И я отправился в библиотеку.

По мере чтения первоначальное чувство растерянности сменялось возмущением. И это считается наукой? Раньше работ Валка мне не приходилось читать, и я мог допустить, что именно здесь автора постигла роковая неудача. Я ничего не мог сказать об изданиях Татищева или Штрубе де Пирмонта; не читал я «Правды Руской» ни А.Шлёцера, ни С.Я. Румовского. Но издание 1792 года не просто читал, а сличал со списками «Правды…» трехтомного академического издания. Специалистом по этому памятнику древнего русского права я себя не считал, но то, в чём автор пытался уверить меня как читателя, не укладывалось в голове. Нет, никак не укладывалось!

С.Н. Валк не критиковал. С.Н. Валк не сомневался. С.Н. Валк утверждал, что «любитель отечественной истории» — А.И. Мусин-Пушкин, тогда ещё не граф; член военной коллегии генерал-майор И.Н. Болтин; и сенатор, обер-гофмейстер двора, поэт и писатель И.П. Елагин, — обещавшие в предисловии, что древний текст рукописи на пергамене «точно так напечатан, как он в рукописи находился, без всякие перемены, не только в словах, ниже в одной букве», не просто обещанного не выполнили, но и вообще распорядились текстом по своему разумению. Они выправляли, дополняли его из других рукописей отдельными словами и статьями, выбрасывали, на их взгляд, лишнее, не делали примечаний и оговорок. Больше того. Вместо древнего пергаменного списка «Правды Руской» они издали бумажный Воскресенский, да и то с ошибками! Поскольку же, как утверждал И.П.Елагин, вся научная часть издания 1792 года была осуществлена И.Н.Болтиным — А.И.Мусин-Пушкин только финансировал печатание и предоставил синодальную типографию, — ответственность за точность падала на него.

Показав расхождение текста болтинского издания 1792 года с соответствующими местами текста Воскресенского списка, археограф делал вывод, который я выписал тогда целиком. «Болтин не только по своему разумению соединяет в одно целое разнородные по своему происхождению части текста, — писал С.Н. Валк, — но и то, что дошло в исправном, казалось бы, виде, подвергает критике с точки зрения своего понимания и соответственно этому правит текст». И дальше: «При таких условиях нельзя удивляться обвинениям Карамзина, что в издании Болтина находятся неисправности, большей частью умышленные, то есть мнимые поправки».

Как это могло произойти? Валк объяснял такой парадокс взглядами И.Н. Болтина на «Правду Рускую», общими с Татищевым, и без всякого перехода или обоснования делал вывод: «Мы видим Болтина националистом, апологетом и крепостного права, и русского абсолютизма».

Как, что, почему, откуда? Я ничего не мог понять. Да и как понять? Валку почему-то не понравилась общность взглядов Болтина и Татищева. Допустим. Он иронизирует, что вслед за Татищевым Болтин утверждает существование у русов законов «ранее времён Ярослава». Что здесь неверного? Или Валк считает более справедливым вслед за Леклерком, Штрубе и Байером утверждать заимствование этих законов от варягов-норманнов? Мысль Болтина, что варяги «не просвещеннее были русских, они, живучи в соседстве с ними, общие и одинаковые имели с ними познания», по мнению Валка, «прямо открывает нам путь к изучению взглядов Болтина на Русскую Правду». Каким образом? Что здесь плохого?

Пробегая глазами строчки, снова и снова перечитывая фразы, я видел неприязнь Валка к Болтину и его идеям, которые тот щедро черпал из всех его сочинений.

В самом деле, почему из утверждения Болтина, что «русские славяне не были ни варварами, каковыми их изображает Леклерк, ни кочевым народом, каким его видит Щербатов. Русский народ был искони свободным народом», вытекает мысль, что Болтин был «националистом»? Что же касается утверждения Валка о Болтине как «апологете крепостного права и русского абсолютизма», то оставалось напомнить ему слова самого Болтина, что демократический образ правления неизменно почитался им свидетельством наивысшей степени развития народов. «Все государства, — писал Болтин на одной из первых страниц своей книги, вышедшей в 1793 году,— началися правлением монархическим или самодержавным… Многие века потребны были к тому, чтобы достигнуть новгородцам до правления народного.» (5, 201) Написано это было в разгар Французской революции, в то время, когда за схожие утверждения был сослан в Сибирь А.Н. Радищев и содержался в крепости Н.И. Новиков, которых мой неожиданный оппонент вряд ли решился бы причислить к монархистам.