Испытание „Словом…“ - страница 19

Ну а что плохого, когда «Болтин, действуя своими излюбленным приёмом сравнительно-исторических сопоставлений, доказывал тождество общественного строя с древнегерманским и древнеримским»? Правильно доказывал, опередив чуть ли не на столетие других историков своего времени!

Дойдя до конца, я принимался читать сначала. И постепенно начал понимать. Статья метила не только и не столько в Болтина: археограф преследовал те же цели, что и я, только с «обратным знаком». «Склейка» разных текстов, выборка слов, правка, перенесение разделов из одного списка в другой — всё это было уже знакомо. Именно так конструировал А.А. Зимин методы работы Мусина-Пушкина по «созданию» древнерусской поэмы. Чего стоят заверения предисловия, когда не только перевран текст, но вместо пергаменного списка издаётся бумажный? Известное дело, царедворцы — жулики, лицемеры, фальсификаторы, похитители рукописей… Голословно? Простите, вот свидетели: Карамзин, отмечающий «умышленные неисправности» издания 1792 года в «Истории государства Российского», опять же К.Ф. Калайдович, который «указал и даже доказал, что пергаменный список, который был в руках у Болтина и который, по словам Болтина, положен был в основу его издания, был списком, теперь хорошо известным под названием Пушкинского списка Правды».

Что вы на это скажите?

Нечего было сказать. Надо было смотреть, сличать, читать Елагина и Болтина, ломать голову над позицией Карамзина, который уже не в первый раз оказывался в стане врагов графа Мусина-Пушкина и его друзей. А вместе с тем надо было попытаться провести самый тщательный анализ напечатанного в 1792 году текста, чтобы проверить: а так ли уж прав Карамзин в своём категорическом заключении об изданой Болтиным «Правде руской»?

Интуиция подсказывала, что здесь всё не так просто, как попытался представить С.Н. Валк.

Убеждали меня в этом не только собственные впечатления от работ Болтина, которые к тому времени я почти все собрал и изучил, включая его знаменитую полемику с князем М.М. Щербатовым, творцом первой многотомной истории России. Сказались результаты походов по букинистическим магазинам, где за эти годы мне удалось собрать большую часть сочинений Болтина, в том числе и критику Леклерка, с которой началась его полемика с князем Щербатовым. Полемика была заключена в солидные тома и на своих страницах хранила удивительные для того времени мысли об истории, исторической науке, её отношении к жизни и быту народов, о месте в истории человека, о правах и обязанностях монархов… Да, не случайно при жизни и долгое время после смерти Болтина считали одним из наиболее прогрессивных и знающих историков России! В такой оценке меня поддерживала и статья А.Т. Николаевой, посвящённая Болтину-археографу, по иронии судьбы напечатанная в том же «Археографическом ежегоднике…», что и статья Валка.

Шаг за шагом исследовательница раскрывала методику работы Болтина, его взгляды, критическое отношение к другим историкам, примерами показывая светлый ум и беспристрастность суждений этого выдающегося деятеля отечественной науки, требовавшего от издания точной передачи как смысла, так и каждой буквы издаваемого текста. Для меня особенно интересен был тот факт, что с таким же пиететом относились к Болтину и крупнейшие историки России в XIX веке — С.М. Соловьёв, М.И. Сухомлинов, писавший историю Российской Академии и посвятивший Болтину большую часть одного из выпусков своего труда, В.О. Ключевский, В.С. Иконников и многие другие. Все они ставили Болтина и его отношение к историческому документу примером, достойным подражания.

Даже Шлёцер, первоисследователь русских летописей, заложивший основы научного подхода к изучению истории России, талантливый, широко образованный, но вместе с тем жёлчный и ядовитый Август Шлёцер, мало о ком отзывавшийся хорошо, о Болтине всегда говорил с большим уважением. Он называл его «величайшим знатоком отечественной истории» и указывал, что ещё ни один россиянин не писал истории своего отечества «с такими познаниями, остротою и вкусом». Это была величайшая похвала, особенно если учесть, что Шлёцер был согласен далеко не со всем, что утверждал Болтин.