Испытание „Словом…“ - страница 8
Со смертью сына для Мусина-Пушкина жизнь потеряла интерес и цену. Листая выписки протоколов Общества, видишь, что после 1812 года граф уже ни разу не появился на его заседаниях. (5, 190) Умер он в Москве 1 февраля 1817 года и погребён в ярославском имении Иломна, над которой теперь ходят волны Рыбинского моря…
1812 год, а ещё в большей степени 1814-й, всколыхнувший весь мир победами русского оружия, вызвал острый и жадный интерес к родной истории. Русские войска прошли почти всю Европу. Русский император перекраивал её карту. История делалась сейчас, сию минуту, и каждый образованный россиянин чувствовал свою к ней причастность. Гибель множества частных библиотек и архивов, государственных хранилищ заставила броситься на поиски сокровищ, ещё оставшихся в монастырских и церковных библиотеках, в архиерейских домах, консисториях и семинариях. Уже в 1813 году в пергаменном псковском Апостоле, переписанном в 1307 году писцом Диомидом и хранившимся в московской синодальной библиотеке, К.Ф. Калайдович обнаружил следующую приписку: «При сих князех сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша в князех которы, и вецы скоротишася человеком». Она сразу же вызывала в памяти соответствующее место текста «Слова…»: «Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука; в княжих крамолах веци человеком скратишась».
Открытие приписки к Апостолу 1307 года вызвало в учёных кругах бурю восторга. Как же! То было безусловное свидетельство существования «Слова…» в самом начале XIV века и его, по-видимому, достаточно широкое распространение между читающей публикой.
Второе открытие произошло на следующий год. Профессор Р.Ф. Тимковский обнаружил сочинение, которое наконец-то можно было поставить в один ряд со «Словом…», — «Песнь о победе Дмитрия Донского над Мамаем». Сейчас трудно сказать, что за текст был в руках Тимковского. Калайдович писал в своём дневнике, что эта песнь во многих местах так похожа на «Слово о полку Игореве», что вряд ли можно сомневаться в подражании древнему памятнику. Всё в этом новом памятнике древней словесности находило соответствие в «Слове…», только вместо курян тут оказывались суздальцы, вместо Ярославны в златоверхом тереме над Москвою-рекой плакала жена князя Дмитрия Ивановича, горюя о разлуке с мужем. И далее исследователь замечал: «Встречаются выражения: „и трубы трубят звонко с поволокою“ и многие слова — „харалужный“, „стязи“, „галицы“, „лисицы“, как и в песне Игоревой. В сей же книге помещена с арабского переведённая сказка: „Синагрип царь Адоров Иналивския страны“, как и в песне Игоревой».
Что нашёл Тимковский? Мы не знаем. Весь его архив погиб, а опубликовать свою находку он собирался вместе с полным истолкованием «Слова о полку Игореве». Но само его открытие послужило толчком ещё к одному.
«Сказание о Мамаевом побоище» было известно историкам и раньше, но только теперь, после находки «Песни о победе Дмитрия Донского над Мамаем», было замечено, что отдельные места «Сказания…» тоже напоминают соответствующий текст в «Слове о полку Игореве». Значение находки было понято лишь через сорок лет, в 1852 году, когда в своём собрании В.М. Ундольский обнаружил «Задонщину» — поэтическое произведение, повествующее о Куликовской битве и созданное не просто в подражание «Слову…», но прямо по его образцу и плану, включая целые заимствованные абзацы и выражения, более или менее приспособленные для нового сюжета.
«Задонщина» оказалась таким же недостающим звеном в поэтическом влиянии «Слова…» на позднейшие памятники, как находка черепа неандертальца или питекантропа в эволюционном ряду человека. Теперь всё стало на место. Отголоски «Слова о полку Игореве», которые слышались читателям «Сказания о Мамаевом побоище», возникли не в результате прямого воздействия «Слова…» на «Сказание», а опосредствованно, через «Задонщину», в которой можно найти почти прямые цитаты из «Слова…» вроде: «князь великий Дмитрий Иванович и брат его князь Володимер Ондреевич поостриша сердце свои мужеству», «кони ржуть на Москве, бубны бьют на Коломне, трубы трубят в Серпухове, звенит слава по всей земле Руськой, чюдно стязи стоять у Дона великаго», «сторожевыя полкы на щите рожены, под трубами поють, под шеломами възлелеаны, конецъ копия вскормлены, с востраго меча поены», «сядемь, брате, на свои борзи комони, испиемь, брате, шеломомь своимь воды быстрого Дону».