Истоки - страница 19

стр.

После работы спускались к реке. Далеко вверх, до Лебяжьего проранка, гнал Денис лодку. Жена сидела за рулем, напевала песенку о перепелке. Катал он ее по заводям и протокам, потом складывал весла, как птица крылья. Любава пересаживалась на его колени. Лодку медленно сносило течением.

Алмазными звездами горело над Волгой небо, и чуден был ночной мир вокруг: вверх глянут — небо, вниз посмотрят — все то же небо, с теми же как бы дышащими звездами и тем же круторогим месяцем…


Александр и Рэм Солнцев передали печь второй смене. По дороге в душевую их догнал Денис.

— И я был добрый, да жизнь отучила. Бей зайца по морде, волчьи зубы отрастут. Честное слово, Денис Степанович, я изобью Саньку, — говорил Рэм с усмешкой.

— Сань, боишься? — спросил Денис.

— Рука не подымется на сироту, — не сразу ответил Александр.

Вдруг в лице Рэма мелькнуло что-то жестокое и решительное.

— Мое доверие и тем более дружбу нелегко завоевать. Даже отцу родному, — с каким-то особенным значением сказал Рэм. Он вполне насладился смущением Александра, усмехнулся. — А тебя считаю другом. Цени, Сашка.

— Ладно. Ценю.

— Не переходи дорогу. Понял?

— Дорога твоя путаная, как лисий след.

— Я сомну любого, кто встанет на моем пути.

— Ты о Марфе Холодовой, что ли?

— Хотя бы! — Глаза Рэма нагловато и умно улыбались. — Я отдал ей свою рыбу. Сулилась отблагодарить: звала на уху.

Папиросу докурил до конца, обжигая красные беспокойные губы.

Александр вспомнил: как-то на гулянке в комнате знакомых девушек Рэм ругал мачеху, плакал, а потом горячим утюгом крест-накрест провел по своей обнаженной груди. Две полосы, как два розовых шарфа, перекрестили грудь. Марфа Холодова смазала вазелином и присыпала содой обожженную кожу. А Александр сказал ей: «Не знал, что тебе нравится жареное, а то бы давно опалил свою башку в мартене».

— Слушай, Александр Крупнов. Одна женщина бросила меня, когда мне было два года, — это мать. Другая поссорила меня с отцом и выжила из дому — это мачеха. Третья должна быть моим другом. Кто помешает этому, того я сомну. Понял?

Парни встали в позу драчливых петухов. Денис растолкал их:

— Ошпарю кипятком, ощиплю! Эх, Рэмка, зря ты ушел от отца. Скучает, поди, по тебе?

— Хо! Бодряк железобетонной конструкции. Что ему? Жена молодая…

— Не наскакивай на родителя, Рэм.

— Хо! На моего Тихона Тарантасовича нападать — все равно что лбом броневую плиту таранить. Жесткий подход к человеку я тоже считаю самым честным. Мягкие люди — притворщики, хитрюги.

Денис сжал плечо Рэма.

— Не смотри высоко: глаза запорошит. А ну как человеку не понравится твой жесткий подход? Ты не наговаривай на Тихона Тарасовича, да и на себя. Люди вы добрые.

— Он добрый с женой да с моей сестренкой Юлькой. Во всем потакал ей. А меня, знаете, как школил без матери-то? Наступают каникулы, диктует: «Рэмка! Можешь отдохнуть — иди в каменоломню. Заработанные монеты твои». Впрочем, он прав, мой Тихон Тарасович.

Ливнем шумела в душевой вода, двигались, поворачиваясь, сильные, мускулистые тела рабочих, слышался смех, говор. Одни раздевались, другие одевались, мылись, отдыхали на лавках.

Денис мылся такой горячей водой, что Александр и Рэм только головами покачивали, опасливо косясь на его красное тело.

— Потереть тебе спину? — спросил Александр.

— Сначала я вас, ребята, потру, потом вы меня. Идет?

Левой рукой Денис зажал под мышкой голову Рэма, правой тер мочалкой его спину. Вьюном извивался Рэм, визжал:

— Хватит! Денис Степанович, хватит! Обдерешь, как кролика!

— Ага! Не терпишь. А ну теперь тебя, Саня! — Денис медведем попер на сына. Но сладить не мог: не удалось повернуть спиной к себе, как ни хватался за шею и плечи парня.

— Хватит озоровать-то! Ложись! — сказал Александр.

Денис развалился на широкой каменной лавке, сомкнул под грудью руки.

— Потрите старика, распарьте суставы, разомните кости. Отяжелел, будто свинца нахлебался.

Парни перемигнулись и начали в две мочалки драить Дениса. А когда кончили, он ополоснулся и, разомлевший, пошатываясь, вышел в раздевалку, сказал, блаженно улыбаясь:

— Вот это рабочий курорт! Сразу с плеч долой двадцать лет!