Исторический очерк: Никита Хрущев, Доклад на закрытом заседании XX Съезда КПСС - страница 9

.

Советская позиция была достаточно характерной: на страницах советских газет не развязывалась «кампания против буржуазной фальсификации». Более того: советское руководство разрешило употребление некоей формулировки, которая скорее подтверждала подлинность этого документа (то есть доклада): действительно, 27 июня газета «Правда» опубликовала статью Юджина Дэнниса, генсека американской компартии, о значении двадцатого съезда; в этой статье упоминалось о «распространении Государственным Департаментом перевода особого доклада Хрущева». Редакция «Правды» сделала сноску к этой фразе в довольно нейтральном духе: «Автор имеет в виду материал, опубликованный в прессе Государственным Департаментом и получивший название доклада Хрущева на двадцатом съезде коммунистической партии Советского Союза»^>{23}.

В конце 1956 года в СССР было даже официально подтверждено существование доклада Хрущева на закрытом заседании. В отчетных материалах двадцатого съезда, изданных отдельной книгой, говорилось: «Съезд заслушал на закрытом заседании доклад первого секретаря центрального комитета коммунистической партии Советского Союза товарища Хрущева „О культе личности и его последствиях“ и принял по этому поводу резолюцию». Эта резолюция была краткой, но достаточно красноречивой. В ней предлагалось принять «соответствующие меры» для полного уничтожения «культа личности» и ликвидации его последствий в плане партийной, государственной и идеологической деятельности…^>{24} Нередко случалось, что в частной беседе советские руководители признавали существование этого доклада и его подлинность — так было, например, с Микояном, который в беседе с Луисом Фишером заявил, что считает публикацию этого доклада «преждевременной»^>{25}.

Если согласиться, что текст опубликованного доклада был подлинным, то, с другой стороны, был ли он опубликован полностью? Можно отметить несколько пропусков в переводе, который был напечатан 4 июня, по сравнению с текстом, представленным на двадцатом съезде партии и на партийных собраниях. В нем отсутствует, например, отрывок, в котором рассказывается о маниакальной страсти Сталина к прогулкам среди статуй с собственным изображением. А ведь эта поразительная деталь фигурировала и в тексте самого доклада, и в депеше агентства Рейтер от 17 марта. Нет и отрывка, в котором шла речь о том, как Сталин приступил к ликвидации Вознесенского. Когда Эугенио Реале отправился в Югославию, в конце марта 1956 года, он был принят Эдуардом Карделжем; во время этой встречи Карделж вынул из ящика письменного стола экземпляр доклада на закрытом заседании, на русском языке, и перевел Реале два эпизода, один из которых имел отношение к ликвидации Вознесенского^>{26}. Трудно вообразить, что эти два эпизода были выбраны для того, чтобы усилить всю существенную важность этого явления — «феномен Сталина» — поскольку эти эпизоды почти незначительны по сравнению с другими, которые цитировались в докладе. Проще выдвинуть, не особенно рискуя впасть в серьезное заблуждение, следующую гипотезу, чтобы объяснить исчезновение одного из эпизодов: эти детали, сохранившиеся в тексте, который получил распространение за границей, были упразднены в тексте доклада, предназначавшемся для стран социалистического блока. Советские руководители хотели внушить, что отрывочные переводы доклада, появившиеся на Западе, не соответствуют оригиналу, искажены, а может быть, вообще попросту сфабрикованы. Другая деталь также отсутствует в тексте, оказавшемся за границей: Хрущев, полный ярости, рассказывает участникам съезда, как во время кремлевских обедов Сталин обращался с ним, Хрущевым, как с украинским мужиком, приказывал ему танцевать знаменитый гопак, что тот должен был исполнить. Исчезновение этой детали объясняется совершенно очевидным соображением личного престижа.

Опубликование доклада Хрущева на закрытом заседании в западной печати, передача его по радио во всем мире вынудили коммунистические партии, так или иначе, принять в расчет существование этого документа. В этой ситуации, совершенно беспрецедентной, у них оказалась двойная реакция: с одной стороны, они афишировали различные точки зрения относительно этого доклада — разнообразие, доселе невиданное в истории коммунизма; а с другой стороны, они продемонстрировали редкое единодушие, которое и сегодня, двадцать лет спустя после двадцатого съезда, остается незыблемым